— Да убирайтесь же! — я даже подтянул башмак, чтобы запустить им в морду нахалу, лишающему меня последнего удовольствия.
— Откройте! Полиция!
Я серьезно засомневался, есть ли еще на свете люди, которые не служат в полиции? И почему они все время встают на моем пути? В конце концов, именно полиция должна заботиться о нашем спокойствии. А они мешают нам спать. Никто не совершает столько глупостей, как полиция. И никто не причинил миру столько бед, потому что солдаты — это тоже в некотором смысле полиция.
— Что вам надо?
— Хотим поговорить с вами.
— Вы можете это сделать и через дверь.
— Нет, мы хотим видеть вас. Отворите или мы вышибем дверь.
Вышибем дверь! И это они охраняют нас от грабителей! Хорошо, я открыл. Чуть образовалась щель между косяком и дверью, как в нее просунулся башмак. Они наверное думали, что я впервые вижу такой трюк. Но они вошли. Два полицейских в штатском. Мне приходилось плавать на голландских кораблях, поэтому я понимал, что они там выкрикивают.
— Вы американец?
— Да, думаю.
— Покажите свою корабельную книжку!
Ну, опять. Все выглядело так, будто с некоторых пор моя корабельная книжка стала центральной точкой вселенной. Теперь я понимаю, что последняя война велась только для того, чтобы фараоны в каждой стране получили право спрашивать про мою корабельную книжку. До войны этого никто не делал и люди жили счастливо. Всегда подозрительны войны, которые ведутся за свободу, независимость и демократию. Они стали такими с того дня, когда пруссаки повели первую освободительную войну против Наполеона. Хорошо выигранная война навсегда лишает людей свободы, потому что выигрывает именно война, а свобода всегда проигрывает. Yes, Sir.
— Нет у меня корабельной книжки.
— У вас не-е-е-ет корабельной книжки? Разочарование фараонов меня нисколько не тронуло.
— Нет, нет и нет! Нет у меня никакой корабельной книжки!
— Тогда покажите паспорт.
— И паспорта у меня нет.
— У вас не-е-е-ет паспорта?
— К сожалению.
— И никакого удостоверения от местной полиции?
— И никакого удостоверения.
— А вам известно, что без указанных документов в Голландии вам оставаться нельзя.
— Нет, неизвестно.
— Вы что, с Луны свалились? Как вы попали в Голландию?
Я неопределенно пожал плечами.
— Одевайтесь.
— Зачем?
— Пойдете с нами.
Оделся я без того страха, какой испытывал в Бельгии. Если меня в Бельгии не повесили, значит, не повесят и здесь. Я даже попросил у них сигарету и получил ее. Но как ни тяни время, человек всегда оказывается… Как вы думаете, где?… Ну точно, в полицейском участке. Там меня обыскали, и им посчастливилось больше, чем фараонам в Антверпене. Они нашли у меня сорок пять голландских центов, вся моя надежда хоть на какой-то завтрак.
— Это все ваши деньги?
— Да, — согласился я. — Все.
— А на что вы жили до этого?
— На те деньги, которых у меня уже нет.
— То есть у вас были деньги, когда вы появились в Роттердаме?
— Конечно.
— И сколько?
— Не помню точно. Может, сто долларов. А может, все двести.
— Где это вы столько взяли?
— Да очень просто. Скопил.
Они здорово хохотали. Никто не хотел мне верить. Ни в одной стране мне не хотели верить. Они прямо лопались от смеха.
— Как же вы попали в Голландию? Это нелегко сделать без паспорта. Как вы сюда проникли?
— А вот так и проник.
— Так просто?
— Ну да.
— Поездом?
— Нет, на корабле.
— На каком корабле?
— Эээ… На «Джордже Вашингтоне».
— Когда?
— Точно не помню.
— Значит, на «Джордже Вашингтоне»? Интересно. Это какой-то очень таинственный корабль. В Роттердам он точно никогда не заплывал.
— Заплывал или не заплывал, ничем больше помочь не могу.
— Значит, вы не имеете никаких документов, никакого удостоверения? И не знаете, как попали в Голландию? Почему же вы утверждаете, что вы американец?
— Мой консул…
Они чуть не умерли от смеха.
— Ва-а-а-аш консул!… — Слово «ваш» они растягивали, как гармонику. — У вас же нет документов. Чем может помочь вам ва-а-аш консул?
— Он выдаст мне новые.
— Ваш консул? Американский консул? В двадцатом веке? Нет, конечно, ничего такого он вам не выдаст, потому что вы не только не американец, вы даже не тунгус, если есть такие. Вы просто бродяга.
— Если и бродяга, то американский, — возразил я.
— Возможно. Однако попробуйте это доказать ва-а-а-а-ашему консулу. Без документов вы не докажете ему даже факта вашего появления на свет. Чиновники всегда бюрократы. Но и мы в некотором роде бюрократы, понимаете?
— Пытаюсь.
— Если мы отправим вас к консулу и он откажется от вас, вы полностью попадете к нам в руки. Понимаете? И тогда уж мы будем разговаривать с вами совсем по-другому. Понимаете?
— Как будто бы.
— Ну так что же нам делать с вами? Человек без документов обычно получает шесть месяцев тюрьмы, а затем мы таких депортируем. Но вот вопрос, куда вас депортировать? — Они переглянулись. Все же они были честные служаки. — Наверное, просто отправим в концентрационный лагерь, поскольку не можем убить как собаку. Таков закон. Понимаете? С чего бы это нам кормить всех бродяг? Хотите в Германию?
— Нет, в Германию не хочу. Когда немцам представляешь счет…
— Избавьте нас от ваших рассуждений! Скажите просто, не хочу. Этого будет достаточно! Отведите его в камеру. Дайте завтрак, английскую газету и пару сигарет, чтобы не скучал.
Я не скучал, но вечером меня привели к тому же чиновнику.
Он что-то приказал и два фараона в штатском доставили меня на вокзал. Оттуда мы поездом добрались до крошечного городка. Все равно там оказался полицейский участок, и фараоны отовсюду сбежались поглазеть на меня. Наверное, делать им было нечего. Каждый хотел услышать мою историю. Только около десяти часов вечера меня подняли со скамьи:
— Пора!
Мы долго шли по натоптанной тропинке. В чистом поле фараоны остановились. Один сказал:
— Иди в том направлении. Там никого не встретишь. Но если услышишь шаги, прячься в кустах и лежи, пока неизвестный не пройдет. Потом иди снова. В том же направлении. Увидишь железнодорожную линию. Где-нибудь присядь и жди до утра. Когда увидишь утренний поезд, подойди к кассе и скажи: «Un troisieme aAnvers». Только это. Один третий класс до Антверпена. Запомнишь?
— Легко.
— Никаких лишних слов. Бери билет и езжай в Антверпен. Там легче найти корабль, нуждающийся в матросах. Вот тебе завтрак и немного сигарет. А это тридцать бельгийских франков. — Он протянул мне промасленный сверток, а еще спички, чтобы мне не пришлось просить огня. — В Голландию больше не возвращайся. Получишь шесть месяцев тюрьмы, а потом попадешь в концентрационный лагерь. Нарочно предупреждаю тебя при свидетеле. Гуд бай и всего хорошего!
