занят военными делами, что очень редко виделся с Катериной. Теперь, когда дела наладились, он, наконец, решил жениться; но Катерина носила траур по своим родственникам, убитым вместе с Ретиефом; поэтому свадьба, несмотря на сильное недовольство жениха, была отложена еще на полгода. Чтобы скоротать время, он вместе с неразлучными товарищами Виктором и Бернардом и еще тремя бурами отправился на охоту в области, расположенной к северо-востоку от Наталя, где, как утверждали старые охотники, водились слоны.
Как-то раз Ганс и Виктор сидели в палатке, которую они захватили с собою.
— Ну, Виктор, — сказал Ганс, — после всех этих событий нам и поболтать-то с тобой ни разу не пришлось. Расскажи о своих приключениях.
— Всякие бывали, — ответил Виктор. — В то время, когда ты был рядом с Уисом и все были уверены, что ты тоже убит, мы с Бернардом и еще шесть товарищей хотели вернуться назад, чтобы найти тебя, но нас не пустили. Неприятели напирали, все скалы были просто облеплены ими, мы остановились на минуту, уговаривая вернуться за тобой. В это время один из зулусов бросился на меня с дубиной…
— А храбро они дрались, — сказал Ганс. — Когда у них будут ружья, нам придется очень трудно!
— Вспоминаете свои похождения? — раздался голос старика охотника Гофмана, входившего в это время в палатку. — Да, подрались таки за это время. В последнем сражении счастье было на нашей стороне, но в первых сражениях мы не должны были допустить, чтобы нас били. Все это вышло из-за того, что мы слишком презрительно относились к врагу, недооценили его.
— Теперь, — продолжал Гофман, — нам придется иметь дело не с дикарями, а с опасными животными. Это не меньше действует на нервы. Я, по крайней мере, говорю смело, что никогда мои нервы не были натянуты так, как в первый раз, когда мне пришлось убить льва. Это произошло не вследствие моей храбрости, а в силу необходимости… Тогда я был еще совсем ребенком.
— Расскажите об этом, Гофман, — вмешались другие, вошедшие в это время в палатку.
— Нечего и рассказывать, — ответил охотник. — С Гансом случалось и не то… А впрочем, пожалуй. В то время я жил под Винтербергом. Я ездил к соседям и должен был вернуться в тот же день с семенами, которые были нужны для нашей мызы. Солнце уже почти село, когда я оттуда выбрался. Езды было не меньше трех часов. Я ехал смело, впрочем, когда стемнело, прибавил шагу. Однако скоро я заметил, что лошадь не может идти быстрою рысью. Зная, что отец любил ее, я слез с нее и повел под уздцы. Вдруг, словно испугавшись чего-то, она зафыркала и побежала. Сперва я не знал, в чем дело, но потом заметил, что она все время поворачивает голову и смотрит в одну сторону. Я устремил свой взгляд в темноту, стараясь разглядеть, что так сильно испугало ее. Я уже упоминал, что тогда я был еще очень молод. Поэтому вы поймете, как сильно забилось мое сердце, когда я увидал не одного льва — нет, одного я бы даже не испугался, — а сразу четырех. Они бежали ярдах в шестидесяти от той тропинки, по которой я шел. У меня было только одноствольное ружье очень незначительного калибра, поэтому я совсем не хотел вступать в бой сразу с четырьмя львами. Я стал думать, не оставить ли на произвол судьбы лошадь, а самому броситься бежать, как вдруг самый большой лев, отогнав трех других, спокойно загородил мне дорогу. Прицелившись ему в лоб, я спустил курок, а сам спрятался за лошадь. Я подождал несколько мгновений, уверенный, что зверь заревет, но кругом было все тихо: только где-то вдали слышался топот убегающих зверей. Наконец, я выбрался из-за лошади. Лев лежал мертвый! Маленькая пуля засела у него между глаз и уложила его на месте. Все подробности я помню так четко, словно это происходит сейчас. Кажется, в течение всей жизни я не трусил так, как в ту ночь.
— А, кажется, нам предстоит недурная охота, — сказал, немного помолчав, Ганс. — Львов должно быть довольно много.
— Я даже одного шага не сделаю в сторону, чтобы убить льва, — возразил Гофман. — Лев гораздо опаснее слона, а толку никакого. За шкуру даже и тридцати риксдаллеров не дадут, а зубы годны лишь для украшения. Вот слон другое дело. Кстати, не оговорить ли нам сразу вопрос относительно дележа добычи?
— Теперь самое удобное время, — ответил Ганс. — Потом будет не до этого.
— Я советую поступать так: зверей для пищи мы будем бить по очереди; если же все вместе, то будем мясо делить на равные части. Что же касается слонов, то выпустивший первую пулю имеет право на половину клыков; каждый же попавший в слона после первого выстрела получает свою долю из другой половины. Правильно, товарищи?
— Нет, — ответил Ганс. — Это будет неудобно. Все начнут стрелять, как придется, второпях, лишь бы попасть в слона, и выйдет путаница. Я предлагаю по-другому: когда мы все вместе и вместе стреляем, то кладем отметку на клыки и делим их на равные части. Если же мы охотимся порознь, на разных слонов, клыки достаются тому, кто убил слона. Все мы люди честные и испытанные; никто не станет уклоняться от опасности и стрелять хуже оттого, что часть его заработка получат товарищи.
— Ганс прав, этак будет лучше, — согласились все.
— Здесь у нас прекрасные места, — продолжал Ганс. — Теперь, когда Панда стал царем беспокойных зулусов, мы должны искренно радоваться, что поселились здесь. Там осталось уже мало дичи, а здесь еще долго не переведутся олени и козы. И на слонов мы можем охотиться, когда захотим. Дай же нам, Боже, завтра удачи, друзья, а теперь не грех и поспать. Спокойной ночи!
Предложение Ганса понравилось всем. Поставив на стражу двух готтентотов и приказав им как можно чаще окликать друг друга, охотники разошлись по своим повозкам, укутались в одеяла и улеглись спать в этих экипажах, которые в пустыне для путника то же, что корабль для моряка в море.
