Ознакомительная версия.
Выйдя из Английского канала (пролива Ла-Манш), Фаддей Фаддеевич приказал штаб-лекарю Берху осмотреть матросов, дабы узнать, нет ли у них каких наружных болезней. Берх весьма обрадовал капитана, удостоверяя, что на шлюпе «Восток» нет ни одного человека чем-либо зараженного. Это можно было считать великою редкостью, ибо в Англии больше, нежели где-нибудь, развратных прелестниц, особенно в главных портах. Так, например, капитан Крузенштерн, во время своего путешествия вокруг света, заходил не в Портсмут, а в Фальмут, для того чтобы избегнуть этой заразы, потому как в Фальмут заходят только пакетботы, отправляемые в разные места, и поэтому в городе меньше распутных женщин.
Лазарев же уведомил Беллинсгаузена, что трое из лучших его матросов заражены, однако медик-хирург Галкин обнадежил в скором времени их вылечить. Это было очень важно, ибо сам по себе способ лечения ускоряет зарождение цинги.
— Вот проблема, Андрюша! Да черт бы с ней, с этой заразой! Но она, понимаешь ли, способствует развитию цинготной болезни, а мне в Адмиралтейств-коллегии прямо-таки все уши прожужжали: цинга, цинга, цинга… Да это и понятно — идем-то во льды…
— Да что ты так убиваешься, Фаддей! Закупи в Рио-де-Жанейро побольше свежих фруктов, и все дела.
— Ученый ты, конечно, человек, Андрюша, да, видать, не совсем, — укоризненно посмотрел на него Фаддей Фаддеевич. — Сколько же они могут храниться, эти самые фрукты? Пока обследуем остров Южная Георгия да землю Сандвичеву и подойдем ко льдам антарктическим, они как раз и кончатся. Вот нам бы побольше той черемши, которую вы с Григорием Ивановичем собирали где-то под Петропавловском на Камчатке, тогда было бы совсем другое дело.
— Черемши в Бразилии, конечно, нет, — улыбнулся Андрей Петрович, — а вот лимонов — хоть завались! И хранятся долго, и против цинги средство, не хуже черемши. Англичане уже с полсотни лет употребляют их в дальних плаваниях, а мы только и знаем, что бубним: цинга, цинга…
— Это на самом деле так? — недоверчиво спросил тот.
— Конечно, так. Григорий Иванович тебе скажет то же самое.
— Ну, спасибо тебе на добром слове! — повеселел Фаддей Фаддеевич.
— Только, ради бога, не говори, что бы ты без меня делал, — рассмеялся Андрей Петрович.
— Ну и язва же ты, однако, Андрюша!..
* * *
По опыту первого кругосветного плавания Андрей Петрович уже знал, что самые подходящие условия для литературной деятельности будут складываться в период после выхода шлюпов в Атлантический океан и до прибытия в Рио-де-Жанейро. А так как творческие дела с обоснованием признаков обнаружения земель в Антарктике были в общих чертах уже завершены, то он наконец-то смог приступить к обработке материалов, накопившихся за долгие шестнадцать лет.
Решив начать с подготовки описания своих путешествий, он в то же время делал наброски первых глав своего приключенческого литературного произведения. Однако, работая по десять — двенадцать часов в сутки, Андрей Петрович к своему ужасу вдруг обнаружил, что оба его произведения почти как две капли воды похожи друг на друга. Потрясение было так велико, что он на некоторое время решил вообще забросить свои творческие дела, пытаясь понять причину происшедшего.
Проводя теперь большую часть времени на мостике шлюпа или на его палубе, даже похудел и осунулся, переживая. Одним словом, наступил так знакомый всем литераторам творческий кризис. Это заметил наблюдательный Фаддей Фаддеевич и, видимо, интуитивно понявший состояние друга, как-то вечером подошел к нему и, взяв под ручку, провел в его каюту.
— Что-то неважно выглядишь, Андрюша, что с тобой? — тот неопределенно пожал плечами. — Все ясно. Диагноз — творческая хандра! — безапелляционно заявил Фаддей Фаддеевич. — Будем лечиться! — и позвонил в колокольчик.
— Накрыть стол! Но скромно, по малой программе! — уточнил капитан.
— Есть накрыть стол! — глаза Матвея радостно засветились.
— Опять радуешься, шельма? — вполне добродушно спросил капитан.
— Так точно, ваше высокоблагородие! Радуюсь за их высокоблагородие Андрея Петровича!
— А что так?
— У них который день грусть на лице. Хотел уже обратиться за помощью к вам, ваше высокоблагородие.
— Почему же не обратился?
Вестовой молча переступил с ноги на ногу.
— Побоялся… — ухмыльнулся Фаддей Фаддеевич. — Вот что, Матвей. Это для тебя я капитан, первый после Бога человек на шлюпе, а для Андрея Петровича — друг, первый друг на этом свете. А посему обращайся ко мне по его поводу без всякой боязни в любое время дня и ночи. Понял?!
— Так точно, понял, ваше высокоблагородие! — просиял Матвей.
Он, как, впрочем, и все на шлюпе, прекрасно знал, что только старший офицер, не считая, само собой, Андрея Петровича, пользовался такой привилегией, а тут на тебе…
— Ступай! Да пошевеливайтесь там с Макаром! Распустил я вас, окаянных! — ворчливо напутствовал его капитан.
Пока вестовые споро накрывали стол, друзья сидели молча, думая каждый о своем. Когда же Матвей вопросительно глянул на Андрея Петровича, тот повернулся к Фаддею Фаддеевичу:
— Мадера?
И тот кивнул головой в знак согласия.
Отпив из фужеров, закусили фруктами, которые соблазнительно поблескивали капельками влаги, как будто орошенные утренней росой. «Матвей расстарался», — отметил Андрей Петрович.
— Так что у тебя за проблемы, Андрюша? — полюбопытствовал Фаддей Фаддеевич.
И Андрей Петрович поделился с ним волновавшими его вопросами.
— Эх, мне бы твои заботы, литератор… — вздохнул капитан. — Как говорится, за двумя зайцами погонишься… — и задумался. — А что тебе ближе, Андрюша, «Описание…» или «Приключения…»?
— Наверное, «Приключения…», — подумав, ответил тот.
— И это почему же?
— Дело в том, Фаддей, что «Описание…» требует строжайшего соблюдения последовательности и учета всех фактов, в то время как «Приключения…» не отрицают возможности свободного изложения этих же фактов и их интерпретации, плюс авторский вымысел и полет фантазии, плюс возможность выражения своей точки зрения на те или иные проблемы, разумеется, в пределах общего замысла произведения. Конечно, это труднее, но зато плодотворнее. Наверное, где-то так…
— Ну вот, все, оказывается, уже и решено. А ты, знай, заладил: творческий кризис, творческий кризис… Никакого кризиса, дорогой мой друг! Пошли к чертовой матери «Описание…» и сосредоточься на «Приключениях…» И тогда я буду уверен, что к концу нашего кругосветного плавания ты будешь иметь на руках готовую к изданию рукопись приключенческого произведения. А «Описание…» можешь оставить до лучших времен, если только у тебя появится желание вообще его писать, в чем я очень и очень сомневаюсь. Вот так-то, свет Андрюша! Дай я тебя благословлю на творческий подвиг… — и Фаддей Фаддеевич осенил Андрея Петровича крестным знамением.
Ознакомительная версия.
