— Как ты проводишь время? — поинтересовался я.
— Никак, — ответил он. — Готовлю еду на двоих, вот и всё.
— Знаю, — ответил я. — Мне не нравится, что ты прислуживаешь мне. Но скоро моё последнее слово будет сказано, и тогда мы снова, будь я проклят, пойдём вместе на охоту.
— В этом нет надобности, — сказал Джек.
— Нет надобности?
— Да. Еда поступает сюда ежедневно, хлеб, фрукты, мясо. Я приношу всё с равнины.
— Хорошо, — сказал я. — Мои деньги не должны лежать без дела.
— Я не плачу ни за что.
— Не платишь?
— Нет, это дары. Джону Сильверу.
— Чёрт подери, — выдохнул я. — С чего это вдруг такая щедрость? Ах, да, из сострадания, шут их возьми. Им меня жалко. Да? Они думают, у Джона Сильвера душевное расстройство. Полагают, у меня не все дома. Правда ведь?
— Не знаю, — сказал Джек.
— Не знаешь? Ты что, не слышал, что обо мне говорят?
— Нет, я ничего не слышал.
— Ты не разговариваешь со своими соплеменниками?
— Это не мои соплеменники, я не знаю их языка.
— А где твои? Из племени сакалава?
— Они вернулись домой. Остался один я.
Должен признаться, это известие огорчило меня, но не испортило общего настроения. Значит, после торжественного ужина, устроенного в честь команды Снельгрейва, Джек не произнёс ни слова, поскольку говорить он мог только со мной. Сколько же времени прошло с тех пор, как «Очарование Бристоля» вышло в море? Неделя? Две? Месяц? Два? И у меня хватило наглости спрашивать Джека, как он проводит время.
— Когда я закончу… — сказал я.
— Я знаю, — прервал меня Джек, — мы будем охотиться на кабанов и коптить окорока.
— Да, так мы делали раньше. Когда у нас было много времени.
— А сейчас разве у нас нет времени?
— Ты знаешь, о чём я. Тогда мы не думали о том, что настанет день, когда придётся поставить точку. Жизнь во цвете лет — это как ненаписанная страница, Джек, когда всё замечательно. Мы знали такие времена, не правда ли?
Джек кивнул.
— Ты помнишь первый день на «Морже»? Я его никогда не забуду.
— Почему? — спросил Джек.
Я посмотрел на него, и вдруг мне пришло в голову, что ни он, ни его соплеменники не встречаются в моих воспоминаниях. Как только моя нога ступила на борт «Моржа», я о них забыл.
— Что вы делали в тот день?
— Мы встретили ещё двух наших соплеменников. Бывших рабов, какими были сами. Мы сидели вместе.
— Сидели вместе?
— Да. И ждали, кода вернёмся сюда. На Мадагаскар.
— Ждали?
— Да, — сказал Джек. — Вот этим и занимались на борту «Моржа».
— Но мы же плавали с Флинтом три года.
— Да. Бывали минуты, когда мы думали, что никогда не вернёмся назад. Но ты ведь обещал доставить нас к берегу, когда мы прибудем сюда.
Джек не был борцом за правду, но его слова прозвучали укором. Первое время с Флинтом было наилучшим в моей жизни, а Джек и его соплеменники просто сидели, ожидая конца плавания. А я ещё хотел поговорить с ним о былом! Полная бессмыслица. Какие могут быть воспоминания, если ты всего лишь отсиживаешь задницу в ожидании конца?
— Я думал, вам было хорошо на «Морже».
— Лучше, чем на плантациях. Но мы ведь не такие, как ты.
— Да уж, — прервал его я и засмеялся. — Подобных мне немного найдётся.
— Я говорю про племя сакалава и искателей приключений. У нас есть своя земля, мы — народ. А вам на это плевать, как ты обычно говоришь.
— Почему же вы не ушли, если всё было так ужасно?
— Но там был не ад. Просто пустота.
— Пустота?
— Да. Не было души.
— Не было души? А свобода? Всё время было в вашем распоряжении. Никаких забот, пусть дни идут своим чередом без всякой спешки. Иметь впереди средства и возможность заниматься, чем угодно, когда плавание закончится. Разве это не душа, или как ты это называешь?
— Когда человек одинок, у него нет души. Он — ничто.
— Мы ведь не были одиноки на борту. Нас было сто тридцать человек.
— Но мы не были вместе. Мы, сакалава, бились друг за друга. А вы — сами за себя. Каждый за себя. Сколько человек умерло в те годы? Как их звали? Откуда они были? К чему стремились? Не всё ли равно, сказал бы ты. Те, кто умер, были забыты на следующий же день. «Они пали за доброе дело», — говорил ты обычно. Это твои слова! Да-да, вы были одиноки, вы не были вместе. Где же тут душа?
— Не знаю, — сказал я небрежно, не желая портить себе настроение.
В конечном счёте, Джек был единственным, кто остался и с кем я мог беседовать, кроме Джона Сильвера.
— Я так и не понял, что ты хочешь сказать, когда говоришь о душе, — возобновил я разговор.
— Да, ты не понял, — ответил Джек.
— И всё же ты называл нас братьями, когда надо и когда не надо.
— Да. Мы братья. Я тебе не нужен. И я тоже справлюсь без тебя. Но мы нужны друг другу.
— Так обычно говорила Долорес.
Странное чувство вонзилось мне в грудь, в самую сердцевину моего чудесного настроения.
— Когда я закончу, — сказал я Джеку, — ты объяснишь мне, что такое душа.
— Ладно, — ответил Джек.
— Как только я поставлю точку, мы отпразднуем это, — сказал я. — Мы пригласим тех, кто ещё жив, и тех, чья нога когда-либо ступала на борт «Моржа». В любом случае, праздновать, пировать мы умели, ты должен согласиться со мной. Тогда мы были все вместе, чёрт возьми, а теперь ты можешь говорить всё, что хочешь.
— Да, тут вы мастаки, и тогда вы действительно были вместе. В такие мгновения у вас была душа. Но немногие это помнили на следующий день.
Пришлось мне рассмеяться, поскольку в этом он был прав. Джек рассмеялся вместе со мной, и я подумал, что у него всё же есть воспоминания, связанные с годами, которые прошли на судне Флинта. Все три года пронеслись перед моими глазами. Я вспомнил каждый захваченный приз, лицо каждого моряка, независимо от того, лежит ли он уже на дне морском или продолжает жить. Я видел остров Сент-Мари, который находится недалеко отсюда, где мы собирались, чтобы безнаказанно наслаждаться плодами нашей короткой жизни, я слышал смех и крики наших, и не только наших, крики боли и похоти. Я чувствовал тысячи приятных и неприятных запахов корабля и островов с наветренной стороны, я слышал все песни и все рассказы о том о сём, видел себя в ночном дозоре, подвешенным в необозримом пространстве. Я восхищался экипажем, когда мы боролись со штормом или готовили корабль к бою. Я смеялся над всеми нашими маскарадами и обманами, когда мы обводили вокруг пальца доверчивых купцов, слышал, как я сам договаривался с бузотёрами, спорившими со мной или хвалившими меня, когда я вынуждал Флинта изменить свой приказ, и как я радовался тому, что на совет сходилось сто тридцать человек, и я слышал все слова, которыми пылко обменивались собравшиеся, прежде чем совет принимал решение. Да, я тосковал по тем незабываемым часам, когда мы захватывали приз с грузом драгоценных камней, которыми затем я в упоении играл, лёжа на носу, пока время шло своим чередом. Это и многое другое проносилось перед моими глазами, и я подробно рассказывал обо всём.
