— Хотя бы тысяч двадцать, — поддержал Михаил Матвеевич. — И через десять лет мы не узнали бы край. А здесь, в Петербурге, больше заботятся о пользе самодержавия…
— Спокойнее, Михаил Матвеевич, да будет тебе известно, что недавно императором создан особый комитет для совещания по делам, относящимся к высшей полиции. Этому комитету поручено немедленно и исправно получать сведения о подозрительных людях. — Николай Петрович погрозил пальцем Булдакову. — Комитет наблюдает за перепиской, за вредными книгами.
— Выходит, выходит…
— Выходит, что вместо павловской тайной экспедиции действует новый комитет. Названия разные, но дела одинаковые.
Директора опять замолчали, прислушиваясь к веселому потрескиванию сухих березовых дров в камине. Прошлым летом лучшие английские мастера поставили бронзовое сооружение в кабинете хозяина. Камин был поставлен не для тепла, а «ради престижа компании», как говаривал Михаил Матвеевич. Комнату обогревала жаркая изразцовая печь, украшенная зелеными цветами.
Резанов подошел к каминной решетке, взял в руки медную кочергу.
— Дела нашей компании могут пойти по–настоящему в двух случаях, — сказал он, шевельнув поленья. Дрова задымились, вспыхнули ярким огнем. — Или освобождение крестьян, или свободный доступ к иностранным портам. Во втором случае мы должны снабжать свои колонии всеми необходимыми товарами, покупая их за границей. Нам нужен порт Кантон или Япония.
— Я ратую за Кантон, — сказал Иван Шелихов.
— Может быть, Япония будет еще выгоднее, — ответил Резанов. — Как знать… Для нас она терра инкогнита. Есть еще один путь, — продолжал Резанов. — Надо занять еще не занятые никем земли, находящиеся южнее пятьдесят пятой параллели. Агличане давно бы, будь они в нашем положении, сие исполнили. Но у нас нет в той стороне военного флота, и мы боимся всех. — Николай Петрович тяжело вздохнул и уселся на свое место.
Совсем немного времени миновало после встречи компаньонов. Однако в жизни Резанова произошло событие огромной важности. Вскоре после родов умерла его жена, Анна Григорьевна, оставив у него на руках двенадцатидневную дочку Ольгу и годовалого сына Петра. Анна Григорьевна была совсем еще молода: ей едва исполнилось двадцать два года.
Похоронив жену, Николай Петрович закрыл окна дома ставнями и запер двери. Он приказал никого не пускать к нему. Для всех был один ответ: «Барина нет дома».
Николай Петрович тяжело переживал свое горе. Он то часами неподвижно сидел за письменным столом, обхватив руками голову, то большими шагами ходил по комнатам. День и ночь в доме горели свечи.
Через месяц Резанов получил приглашение министра коммерции графа Румянцева. Он решил не отказываться и поехал.
Министр вручил Резанову высочайший рескрипт о кругосветной экспедиции.
— Вы довольны? — спросил Румянцев Николая Петровича, прочитавшего документ.
— Доволен ли? Конечно, и даже весьма… Воспользуюсь случаем, Николай Петрович, и доложу вам о купце–арматоре Анфилатове. Он предлагает на своих судах, построенных в Архангельске, отправиться в плавание на Аляску и перевезти потребный нам груз. Мы узнавали: суда отменного качества, каждое по триста тонн…
— Дорогой Николай Петрович, — прервал Румянцев, — купца Анфилатова я знаю. Он хочет плыть в Америку. Мы ему поможем. Но ваша экспедиция приобрела государственное значение. В кругосветном плавании весьма и весьма заинтересован военный флот. Теперь все решено, дело за вами.
— Мы не знаем, как и благодарить вас, ваше сиятельство, за хлопоты.
— Вы отблагодарите, если согласитесь на мою просьбу.
— Рад услужить.
— Назначьте старшим командиром экспедиции Ивана Федоровича Крузенштерна.
— Это несколько неудобно, ваше сиятельство, мы обещали Лисянскому. В Адмиралтействе нам посоветовали назначить старшим именно его.
— Однако это моя настоятельная просьба. О Крузенштерне просит вдовствующая императрица Мария Федоровна. Он приходится каким–то родственником статсдаме графине Ливен. Я понимаю ваше положение, Николай Петрович. Но иногда обстоятельства бывают сильнее нас. Вы, наверное, слышали об этой статс–даме, графине Шарлотте Карловне, урожденной баронессе фон Поссе.
— Хорошо, Николай Петрович, мы вашу просьбу исполним, — вздохнул Резанов.
— Благодарю. А теперь у меня еще одна просьба.
— Слушаю, ваше сиятельство.
— Многое мы сделали для акционеров под победные звуки фанфар, Николай Петрович. Я понимаю, это необходимо. Но мы с вами знаем, что поселения русских в Америке находятся в… я бы сказал, в неудовлетворительном состоянии. Так ведь, мой друг?
— Я согласен, дело требует еще много внимания.
— Ну вот. Ваш Баранов, будь он даже семи пядей во лбу, не в состоянии без существенной поддержки преодолеть все трудности, сопряженные с устройством нового края.
— И я так думаю, Николай Петрович.
— Тогда к делу. Я предлагаю вам, как превосходно осведомленному человеку о всех делах Российско–Американской компании, принять полномочия правительства на себя. Я знаю ваше горе, Николай Петрович, недавно вы похоронили свою супругу. Но может быть, в дальних странствиях вам будет легче. Недаром говорят, что дорога лечит горе.
Резанов выслушал предложение министра, опустив голову. Он понимал, что судьба Америки во многом зависит от его решения.
— Я согласен, ваше сиятельство. Согласен без всяких отговорок. Забота о далекой Америке мне досталась в наследство от Григория Ивановича Шелихова. Я готов пожертвовать своим спокойствием и удобствами.
— Очень хорошо, я рад. — Министр встал и слегка обнял приподнявшегося Резанова. — И благодарю вас сердечно…
Во второй половине мая месяца Резанов был призван к императору. Александр сам вышел в приемную комнату и пригласил Николая Петровича к себе.
— Я слышал, что недавно вы потеряли жену и у вас остались маленькие дети? — сказал император.
Николай Петрович смахнул слезы.
— Успокойтесь, мой друг… Мне сказали, что вы хотите отправиться в далекое путешествие. Может быть, оно исцелит вас, поможет вам забыть ваше горе.
Император был ласков, внимателен и расположил к себе Резанова.
— Да, я дал согласие графу Румянцеву.
— Николай Петрович, — изменив тон, сказал император. — Я хочу назначить вас своим посланником к японскому двору. Согласны вы принять мое предложение?
— О, государь… — Резанов поклонился императору. — Высоко чту ваше милостивое доверие.
— Я возьму ваших детей под свое покровительство. А ваша служба не будет забыта.
