– И тогда он напал на «Меридиан»?
– Очевидно, так, – кивнул Горн.
– Английское судно! – Баттерфилд воздел руки. – Уму непостижимо!
– Вы бы думали иначе, если бы знали Грейса. К этому времени он уже ненавидел и Англию.
– С чего?
– В конце войны нас послали к Гваделупе, уничтожить французскую яхту. Когда мы туда прибыли, встретили вместо одинокой яхты целую эскадру. – Горн закрыл глаза. – Они сбили нам фок-мачту и подожгли корму. Бартоломью Грейса залило горящей смолой, обгорела вся кожа на лице и одной руке. И он считает, что Англия предала его.
Теперь история Горна казалась законченной. Я понял, почему он предпочел остаться на мачте, когда к «Дракону» подошла шлюпка военно-морского флота. Понятно, что ему не хотелось показываться на берегу в Кингстоне.
– Значит, вы – дезертир.
– Да, мистер Спенсер, – согласился Горн и тут же добавил: – И в то же время нет. Меня насильно выдворили с корабля, разве это дезертирство? Но я был во флоте, а теперь я не во флоте, а адмиралтейству только это и надо знать, чтобы отправить меня на виселицу. Поэтому я и направлялся на восток. Если бы я показался в Англии, меня бы вздернули, не дав оправдаться. Если бы я в Вест-Индии встретил Грейса, он бы придумал что-нибудь похуже виселицы. Поэтому я решил узнать, что же такое Берег Слоновой Кости.
– Что ж, – Баттерфилд отодвинул кресло от стола, но не встал. – Благодарю вас за искренность, хотя и запоздалую:
– Что вы теперь собираетесь со мной сделать? – спросил Горн.
Капитан посмотрел ему в глаза:
– Мой долг – сдать вас флоту.
– Сэр! – возмутился я.
Он поднял руку:
– Это мой долг, Джон. Но я не уверен, что! это верное решение. Мы еще поразмыслим.
– Благодарю вас, сэр. – В голосе Горна мне даже почудился какой-то оттенок взволнованности.
Мы шли на восток, ветер ослабевал. Вечером; опустился туман, покрыв море синими и фиолетовыми клочьями. Ночь была абсолютно черная, без единой звезды. Наступил почти мертвый штиль. От заката до восхода у штурвала стоял Горн.
К восходу он отстоял уже около двенадцати часов, но не ушел, когда я сменил его у штурвала, а подбадривал и советовал, помогая мне гоняться за компасом по четверти его картушки. Потом возник легкий ветерок, усилился, помогая солнцу кромсать туман, и мы ныряли из света во мглу и опять выныривали в потоки солнечных лучей.
В самом начале дня из тумана появился купец. Баттерфилд стоял слева, Горн – справа от меня. Видно было, что судно идет под всеми парусами, стараясь набрать как можно больше ходу. С судна нас тоже заметили, и оно сразу же резко отвернуло и снова скрылось в тумане.
Мы уже привыкли, что все от нас убегают, но здесь было нечто иное. Судно панически спасалось, как ягненок от волка, еще не видя нас.
И тут мы увидели, что по пятам за купцом следует парусник, черный, как смерть, с тремя десятками головорезов в такелаже и ярким красным пятном у штурвала. На корпусе было грубо и не слишком аккуратно намалевано наименование «Апостол» и цифры: 12 19. Увенчивал все это, лениво хлопая на ветру, пиратский флаг, такой же черный, как и все судно. И с флага ухмылялся, глядя на нас, белый человеческий череп.
Люди на судне стояли на вантах и оттяжках рей, мы видели сверкание их абордажных сабель, слышали их крики, сливающиеся из-за удаленности в один, ужасный, как завывание шторма. Иной раз корпус пропадал в тумане, и казалось, что эти адские видения несутся по воздуху. Потом туман поглотил все, и некоторое время слышался лишь крик.
Мы все трое тряслись от страха, но хуже всего было Горну, он едва держался на ногах. Я понимал его состояние. Судно это, очень похожее на «Дракона», в точности напоминало последнюю модель.
– «Рассудительный»! – крикнул я. Он вынырнул из бутылки и из морской могилы.
– Да, дьявол жив пока, – пробормотал Горн.
– Но почему «Апостол»?
– Кто может объяснить ход мысли сумасшедшего?
– И цифры? Тысяча двести девятнадцатый? Год, что ли?
Горн только развел руками, но Баттерфилд вдруг хлопнул ладонью по нактоузу.
– Не тысяча двести, Джон, а просто двенадцать. Двенадцать-девятнадцать. Римляне, чтоб их черти драли..
На мгновение я испугался, что все капитаны, как и пушкари, сумасшедшие.
– Послание к Римлянам, глава двенадцать,; стих девятнадцатый. – Знаток Библии Баттерфилд сжал кулак, поднял его к небу и провозгласил: – «Мне отмщение, я воздам, говорит Господь».
– Спаси нас, Господи, – вырвалось у Горна.
Мы снова увидели эту гонку: один убегал, другой догонял. Они промелькнули в отдалении, против ветра, и «Дракон» нырнул в туман, пытаясь уйти от солнца и от этого кошмара. Часом позже с неопределенного направления послышался грохот орудий.
Нас страшила встреча с «Апостолом». Лично я не меньше боялся натолкнуться на разграбленного купца и увидеть на его палубе ту же ужасную картину, что и на «Меридиане». Поэтому мы свернули к югу, направляясь прямо на Тринидад через просторы Карибского моря. И попали в шторм невиданной силы.
Туман рассеялся, сзади громоздились облака, они росли, опрокидывались и снова лезли вверх черные башни, стены и шпили тысячефутовой высоты, похожие на жилища гигантов-громовержцев. Затем по морю побежали волны, длинные и маслянистые. С «Дракона», балансирующего на гребне одной волны, можно было наблюдать за верхушкой другой в полумиле.
Капитан велел затянуть световой люк своей каюты брезентом, задернул шторы и снова наглухо отгородился от наружного освещения. Он сидел внизу, на своей койке, при свете шипящей и мигающей лампы, и все его имущество: Библия, пистолет, книги – раскачивалось и подпрыгивало на своих местах. Безвылазно просидел он там более суток. Ветер усиливался, волны становились все круче. Полил дождь, засверкала молния, загремел гром. С зарифленными парусами и единственным кливером на бушприте мы пробивались к югу.
Зарываясь носом в волны, под завывание ветра «Дракон», лишенный груза и балласта, казался игрушкой, перышком, которое болталось по волнам. Он то выпрямлялся, то ложился на борт. Лишь Горн мог с ним как-то справляться, с трудом удерживая на курсе.
Днем стало темно как ночью, о ночи нечего и говорить. Когда Баттерфилд вышел на палубу в одной лишь ночной рубашке, он казался призраком в свете вспышек молний. Он обхватил нактоуз обеими руками и закричал Горну:
– Поворачивай назад!
– Невозможно! – крикнул в ответ Горн. Меня удивило, что капитан мог допустить
мысль о развороте в таком бурном море. Мы могли бы потерять мачты или вообще моментально пойти ко дну. А если каким-то чудом и удалось бы направить бушприт шхуны на север, то она разбилась бы в щепки о берега Испаньолы. Но он опять завопил Горну:
