Он немного зазяб, все еще улыбаясь и чувствуя себя счастливым, забрался в постель и вдруг пожух, вспомнив, зачем и почему пожаловал на эстонскую мызу… Глеб поднялся и стал одеваться.
За утренним кофе Шишмарев робко спросил Коцебу о здоровье.
– Геркулес, – беззаботно ухмыльнулся Отто.
– Уж и геркулес… Поди, судороги хватают, то да се. А? Скажи по чести.
– Оставь. Говорю – геркулес.
– Ну да, ну да, – торопливо согласился Шишмарев. – Я, брат, к тому… Разное болтают…
– Что такое?
– Слышал, понимаешь ли, начальство про тебя у генерал-штаб-доктора справлялось. А он, черт его дери… Словом, как бы это сказать, мнется, что ли… Вот и пошли разные толки… Медики-то они, сам знаешь… Помнишь, наш эскулап Захарьина в Камчатке оставил, а Иван Яковлевич отдышался и теперь, говорят, бригом командует…
– Погоди! Ты это все к чему?
– А к тому, брат, что не послушайся Иван-то Яковлевич, не сойди он на берег, может, и того… А? Не правда ль?
– Захарьин? – нахмурился Отто. – А при чем тут Захарьин?
Шишмарев развел руками:
– Медики, черт их дери… Сам знаешь…
– Ничего я не знаю, Глеб Семеныч. Вижу, виляешь, а не пойму зачем!
Шишмарев сокрушенно вздохнул.
– Генерал-штаб-доктор? – спросил Коцебу, бледнея.
– Ну то есть начисто возражает, дьявол его задери.
– А маркиз?
– Маркиз?
– Да-да, маркиз. Не тяни, прошу тебя!
Шишмарев молчал.
– Ах вот ты зачем приехал… – негромко и как бы изумленно проговорил Коцебу.
Наступила пауза.
– Кто ж назначен? – вымолвил наконец Коцебу.
– Васильев. Михайла Николаевич. Знаком?
Коцебу не ответил. Потом сказал:
– На другой – ты?
Глеб вдруг взорвался:
– Я! Я самый! А что? Ты пойми, пойми ты, ради бога. Мне что ж было? Отказываться? Ежели б вместо тебя, тогда бы…
Коцебу пристально глянул на Шишмарева:
– Это, Глеб, оставим. Признайся: доктор ли причиной? Или…
Шишмарев смешался. Что тут ответить? Сказать про Гаврилу Андреевича Сарычева? Нет, не хотелось хулить вице-адмирала. За что? Крузенштерн радел Коцебу, а Сарычев – Васильеву.
– Или? – повторил Отто. И, помедлив, уронил: – Впрочем, можешь не отвечать. – Встал, прошелся из угла в угол. – Когда едешь? Нынче?
– Забот-то полон рот…
– Остался бы хоть на день.
Шишмарев, потупившись, проворчал:
– Чего там… Разумеется.
«НАПРАВЛЯЯ ПУТЬ К СЕВЕРУ…»
В кают-компании рассаживались офицеры и штатские. Глеб Семенович поместился во главе стола, заправлял за ворот мундира салфетку. Царило оживление, какое бывает, когда люди готовятся весело и всласть попировать.
Вино разлили. Буфетчик обнес всех закуской. Лейтенант Алексей Лазарев, подняв рюмку, возгласил, грассируя:
– Здоговье капитана! С днем ангела, Глеб Семенович! Уга, господа!
– Ура! – грянула кают-компания.
– Во здра-а-а-вие-е-е, – сдобным баритоном выпел корабельный поп.
В тот же миг морской артиллерии унтер Фокин подал знак молодцам-канонирам, и двадцать пушек, грозно рявкнув, окутали едким пороховым дымом военный шлюп «Благонамеренный».
Следующий тост был именинника, и капитан-лейтенант предложил опрокинуть за успех экспедиции, начатой три недели назад: чтоб пройти ей дальше бессмертного Кука.
– Ура-а-а! – прокричали офицеры, астроном Павел Тарханов, живописец Емельян Корнеев и, умолкнув, услышали тоненькое «а-а-а» рассеянного, вечно погруженного в свои мысли натуралиста Федора Штейна.
Все рассмеялись, и застольное веселье началось.
Балтийский ветер нес трехмачтовый шлюп. Вдали бодро горели датские маяки. У горизонта поблескивали огни шлюпов.
Не прошло и недели со дня именин Глеба Шишмарева, как отряд положил многопудовые якоря на рейде Портсмута.
Андреевский флаг был здесь не в диковинку. Многие русские суда посещали этот приморский город. Но в августе 1819 года было нечто символическое в белых флагах с косой крестовиной из синих полос. Словно бы эстафета: четыре корабля начинали «кругосветку», один заканчивал. Начинали «Восток» и «Мирный» (антарктические) и «Открытие» с «Благонамеренным» (арктические), а заканчивал дальнее плавание военный шлюп «Камчатка». И вот Портсмутская гавань оказалась местом свидания пяти капитанов – командиров антарктических судов Беллинсгаузена и Михаила Лазарева, командиров арктических судов Васильева и Шишмарева и командира «Камчатки» Головнина.
На следующий день «Камчатка» ушла из Портсмута. А вскоре зыбкие пути-дороги развели Васильева и Беллинсгаузена.
«Открытие» и «Благонамеренный», обогнув Африку, одолев Индийский океан, подошли спустя несколько месяцев к Австралии. В ранний час февральского дня 1820 года вахтенные приметили маяк Порт-Джексона, плоский песчаник Новой Голландии, как тогда называли пятый материк.
Редкий наш мореход мог похвалиться знакомством с далеким Порт-Джексоном, одной из лучших гаваней мира. Прежде гостевали здесь лишь «Нева» капитана Гагемейстера и «Суворов» Михаила Лазарева.
Губернатор, старый бодрячок генерал Макуэри, тоже некогда был путешественником. За чаепитием (под окнами прыгали кенгуру, а с деревьев свешивались хохластые бело-розовые попугаи) Макуэри удивил офицеров рассказами о… России. Он был, наверное, единственной персоной во всей Австралии, которой довелось видеть Петербург и Москву, Волгу и Астрахань. Правда, вояжировал генерал в молодости и многое перезабыл, но слово «подорожная» крепко ему врезалось в память, что, конечно, доказывало истину его слов о тиранстве станционных смотрителей.
Главное излагалось так:
Производить свои изыскания с величайшим усердием, постоянством и решимостью. Направляя путь к Северу, ежели льды позволят, употребить всемерное старание к разрешению великого вопроса касательно направления берегов и проходов в сей части нашего полушария… Встретив препятствие к проходу на север, северо-восток или северо-запад на шлюпках, употребить для сего бот, байдары или другие маленькие суда природных жителей и не упускать также предпринимать експедиции берегом, буде найдете к этому средство.
У африканских берегов расстались недавно корабли первого и второго отрядов, первой и второй «дивизии»; теперь, в мае двадцатого года, миновав тропики и достигнув 33°18' северной широты, простились суда Васильевского отряда. Шишмарев лег курсом на остров Уналашка, а капитан «Открытия» – к Петропавловску-на-Камчатке. Летом они должны были встретиться в заливе Коцебу и приступить к «решению великого вопроса»…
С восходом солнца штурман «Благонамеренного» Петров, тот, что плавал на «Рюрике», посылает своего помощника осмотреть горизонт. После приборки лейтенанты Игнатьев и Лазарев обходят судовые помещения. Штаб-лекарь и фельдшер следят за пригодностью провианта, велят побольше давать кислой капусты да щавелю – против цинги. Старший плотник, по-тогдашнему тиммерман, рачительно заглядывает во все уголки шлюпа. Бочар мастерит бочонки-анкерки. А матросы? Обыкновенное дело – слушай дудку: «Вахтенной смене – вступить! Подвахтенным – вниз!»
Идти по следам «Рюрика» значит для Шишмарева идти знакомым курсом. Остров Уналашка, селеньице Иллюлюк, пристань с двумя пушками, а вон деревянная банька, где некогда знатно парились «Рюриковичи». Опять Уналашка, и опять путь в Берингов пролив. Будут ли они счастливее «Рюрика»? Но до того как начать борьбу со льдами, надо исправить такелаж, догрузить балласт, налиться пресной водою.
В середине июня «Благонамеренный» снова в походе. Три недели спустя Глеб Семенович «посетил тот уголок земли», где когда-то вглядывался в даль, веря и боясь верить. Теперь знал – залив. Человек, имя которого он носил, мечтал, что этот залив послужит будущим мореходам опорной базой.
Впрочем, не одним русским морякам ведомо было уже открытие капитана «Рюрика», не они одни, оказывается, пенили светло-свинцовые воды залива. Проворные янки появились в заливе Коцебу следом за «Открытием» и «Благонамеренным», и американский бриг «Педлер» вежливо салютовал «дивизии». Шкипер Джон Мик привез кое-какой товарец, надеясь сбыть его туземцам. Мик тотчас заявил, что его соотечественник, некий мистер Грей, болтался тут прошлым летом и сделал подробную опись залива Коцебу… К сему еще он прибавил, что Греева карта, конечно, точнее русской.
– О-о! – недоверчиво протянул Шишмарев. – Мне было бы весьма любопытно…
Вскоре Глеб Семенович и лейтенант Лазарев пожаловали на «Педлер». Шкипер вытащил карту из футляра, распластал на столе. То была грубая копия с карты Отто Ефстафьевича Коцебу.
– Грей объехал на байдаре весь залив, – трезвонил Джон Мик, не замечая иронического прищура русского капитана. – Он обмерил глубины шестом. Видите эти отметки?
