Рейкьявик — столица Исландии, суровый городок с островерхими крышами, очень похожий на норвежские города, встретил суда конвоя дружелюбно. Здесь текла другая, спокойная жизнь. Не было воющих сирен, бомбежек, лампочек затемнения. Немцы сюда не летали. По улицам ходили здоровые, краснощекие, крепкие люди.
Суда приняли груз быстро. Началось бесконечное ожидание — англичане формировали конвой. Нужно было собрать достаточное количество транспортов, для которого не жалко рискнуть мощным охранением. Считали, что караван должен состоять не менее чем из шестидесяти крупнотоннажных судов, а пока их насчитывалось двадцать. Да и военный флот его величества занимался другими делами.
Роман часто ходил в штаб. Узнавал, когда же предполагается выход конвоя. Англичане пожимали плечами. Трудно сказать, такие сведения секретны. Точную дату определить невозможно. Внезапность — успех похода.
Сегодня командир конвоя контр-адмирал Дейв Коллинз, против обыкновения, разговаривал с Романом неохотно. Он смотрел на него усталыми от бессонницы глазами и ждал, когда уйдет русский капитан.
Увеличение сил противника в фиордах Норвегии беспокоило. Гитлеровцы готовились всерьез взяться за конвой. Надо было принимать меры.
— Придется вооружиться терпением, — на прощание сказал Коллинз. — Немцы сосредоточили большие силы в Альтен-фиорде. Разведка донесла, что туда прибыл «Тирпиц», гордость их флота. Мы должны быть способны отразить любые атаки. Подтянем сюда наши корабли, тогда…
Роман соглашался с объяснениями адмирала, но ему казалось, что все делается слишком медленно.
— В Мурманске очень ждут прибытия конвоя, господин адмирал.
— Мы делаем все быстро… насколько это возможно. Пока ходите в офицерский клуб, развлекайтесь, — адмирал улыбнулся, но, посмотрев в глаза Романа, серьезно закончил: — Да, конечно, я понимаю вас, но бессилен ускорить дело, капитан.
Возвращаясь из штаба, Роман зашел на «Оушен Войс». Суда стояли у одного пирса. Патрик О’Конор часто приходил на «Гурзуф». Смотрел кинофильмы, судил футбольные игры или ухаживал за молоденькой буфетчицей «Гурзуфа» Марией Павловной. Он называл ее на английский манер — Мэри. Она учила его русскому языку. Каждый раз американец приносил своей учительнице какую-нибудь безделушку или сладости.
— Эти маленький презент за рюсски урок. Да?
— Нет, мистер Патрик. Я вас учу бесплатно.
Долг союзника, — смеясь говорила Мария Павловна…
Команда «Оушен Войс» еще в Архангельске подружилась с командой «Гурзуфа». В красном уголке теплохода постоянно толкался кто-нибудь из американцев. Играли в шахматы, домино, листали журналы. Устраивали футбольные матчи. Такая дружба скрашивала однообразие стояночной жизни.
— Послушайте, Патрик, бросьте эту дурацкую привычку задирать ноги, — сказал Роман, входя в каюту к американцу. — Меня коробит от такой позы.
— Напрасно, — засмеялся О’Конор, снимая ноги со спинки стула. — Кроме эстетики есть еще и здоровье. Врачи утверждают, что в таком положении ноги отдыхают. Потом я был один. При дамах и гостях я так не сижу. Что новенького? Были в штабе?
— Был, — устало опустился в кресло Роман. — Все еще не могут собрать нужное количество судов. Появился «Тирпиц». Черт знает как надоело!
— Соскучились по жене?
— Очень, — серьезно отозвался Роман. — Но не это главное…
— А я вот чувствую себя отлично. Правда, у меня нет жены. Стаканчик виски?
— Пожалуй.
О’Конор вскочил, достал из шкафа бутылку и стаканы.
— Прошу, угощайте сами себя. Так что говорит «старик»?
— Да ничего не говорит. Ждать.
— Действительно, надоело до чертей. Хоть бы уже скорее сняться на Мурманск. Мне кажется, что у нас недостаточное охранение.
— А что будешь делать? Фронт задыхается без боезапаса и оружия. Не ждать же, когда сюда соберется весь британский флот.
— Все я понимаю. Вы счастливее меня, Ром. Воюете за свою страну, а я за что? Ну вот так, честно, скажите, зачем мы ввязались в драку на вашем материке? Можно было ее избежать. И сидел бы я тихо дома, плавал на хорошей линии, женился… Вы видели мою девушку? — О’Конор достал из ящика стола фотографию. — Красавица, из богатой семьи… Чего мы ввязались, не пойму.
— А вы спросите президента Рузвельта. Он вам объяснит, если сами так слабо разбираетесь в политической обстановке.
— Вы считаете? Я кончил колледж с отличием.
— Не имеет значения. Хотя война с фрицами и продолжается около года, вы еще плохо представляете себе, что такое фашизм.
— Ну нет. Это вы напрасно. В Америке фашизм успеха иметь не может. Мы, американцы, не терпим насилия над свободой личности. Не обижайтесь, Ром, если я скажу, что нам не очень приятен и ваш режим… А вам? Только честно.
— Родина в опасности. Это главное. А что касается насилия над личностью, то вы его терпите и еще как терпите. Скажите лучше, отчего не открывают второй фронт?
— Но все-таки! Неужели то, что писали наши газеты до войны о Советской России, было ложью? Какая-то доля правды есть? Ну хорошо, не сердитесь. Почему не открывают второй фронт? Откровенно — не знаю.
— Вот видите, как многого вы не знаете, хотя и кончили колледж с отличием. Ладно, Патрик, не будем говорить о политике, не то поссоримся. Одно совершенно ясно. Надо разгромить Гитлера, и как можно скорее.
— Согласен. Что же касается политики, то ну ее к черту. Она меня совсем не интересует.
Роман засмеялся.
— Очень уж вы, американцы, не любите политики и всего с нею связанного, а жаль. Без нее трудно правильно оценивать события.
— А вы, кстати, здорово научились говорить по-английски. Акцент еще сильный, ошибки делаете, но говорите почти свободно.
— Трачу много времени на ученье. Нужно, иначе трудно работать.
— Ну что? Пойдем в клуб?
— Нет. У меня какое-то паршивое настроение. Знаете, бывает так без причины.
— Вот это уже скверно, капитан. Читайте советы адмирала Джервиса. Там есть и хорошие. Помните? «Командир должен быть всегда примером для подчиненных, и если он вял, мрачен, расхлябан, и команда будет такая же». Вы не должны позволять себе иметь плохое настроение. Примите сейчас американскую формулу: «Улыбайтесь!» — О’Конор оскалил зубы в улыбке. — Все будут думать, что у вас прекрасное настроение. И еще способ. Выпейте как следует.
— Не хочу. Пойду к себе. Почитаю еще правила плавания в конвоях, приказы и тогда, наверное, скоро засну. Скучная материя. Заходите, Пат. Я всегда рад вам.
— Спасибо. Завтра матч «Гурзуф» — «Оушен Войс». Придете смотреть?
— Наверное. До свидания.
— Я не буду вас провожать. Хорошо?
По затемненной палубе Роман прошел к трапу, Матрос, одетый в теплую канадку и вязаный шлем, увидя его, козырнул, весело улыбнулся.
— Добрый вечер, мистер кэптен. С вашего разрешения, мы придем на «Гурзуф» смотреть кино, Парни нас пригласили.
Роман кивнул головой.
— Ладно, приходите.
На палубе «Гурзуфа» было пустынно, тихо и темно. Иллюминаторы наглухо закрыты щитами затемнения. Романа встретил рулевой с повязкой вахтенного на рукаве.
— Скоро пойдем? — с надеждой спросил он, заглядывая в глаза капитану.
— Не знаю, Фокин. Надоело стоять?
Капитан поднялся к себе в каюту. Не успел снять плащ, в дверь постучали. Вошел помполит Снетков.
— Ты что хотел, Андрей Федорович? — спросил Роман, когда помполит уселся в кресло.
— Новостей хотел.
Роман развел руками.
— Понятно. Потом, тут тебя исландки ждут.
— Женщины? — удивился Роман.
— Три.
— Зачем они пришли?
— Узнаешь. Они кинофильм посмотрят, а потом к тебе зайдут. Не бойся…
— Все шутишь, Андрей, а мне, знаешь, тошно. Какое-то тяжелое чувство. Я все ищу причину. Вроде бы из-за того, что мы ничего не делаем. Стоим, в футбол играем, белый хлеб жуем… Два месяца…
— Верно. Но ведь тут обкома нет. Собрались и пошли жаловаться. Разговоры с нами вести не будут.
— Не будут.
— Ну вот видишь. Так не пойдешь вниз?
— Нет.
Помполит вышел, а Роман сел к столу.
Женщины пришли со Снетковым. Одна пожилая и две молодые розовощекие девушки, в брючках и ярких свитерах. В руках они держали большие пакеты.
Роман пригласил всех сесть.
— Господин капитан, — сказала пожилая, — мы хотели просить вас передать эти вещи, — она показала на пакет, — вашим солдатам, которые воюют на севере. Им, наверное, холодно. Здесь хорошие вещи. Часть мы вязали сами, а часть купили. Свитера, перчатки, белье. Передайте от исландских женщин…
Девушки улыбались и согласно кивали головами.
Что-то дрогнуло в сердце у Романа, когда он посмотрел в грустные серые глаза исландки. «Мать», — решил он и спросил:
— У вас кто-нибудь в армии?
— Сын. Единственный. Он служит во флоте. А эти девочки — мои соседки, Они помогали мне. Собирали вещи. Меня зовут Хельге Торнгрим. Не обижайтесь, господин капитан. Подарки от чистого сердца.
