Впрочем ему наплевать, с кем встречается Коннорс и о чем говорит. Он щедро платит, а это главное. Беспокоит Барроу только одно, что они все время ходят у русского берега. Как бы за это нарушение территориальных вод не пришлось расплачиваться тюрьмой где-нибудь в Сибири.
Барроу переступил с ноги на ногу, скользнул по темно-синему, вскипающему белыми гребнями морю. Трюм шхуны битком набит карабинами, патронами, одеждой, спиртом, консервами. Рейс трудный, а он еще плохо знает эту новую шхуну. Как она будет вести себя во время сильного шторма?
Капитан ниже Коннорса, но шире в плечах, с короткой темной бородкой. Хмуро глядя, он вошел в рубку. Высокий норвежец Стурволлан — рулевой — сдал вахту другому матросу.
Барроу сверился по приборам и карте. «Кэмал» шла хорошо, несмотря на свое несуразное имя, покорно слушалась руля, не рыскала. «Везет этому Коннорсу. — Зависть снова поднялась в Барроу. — Мне бы такое судно...»
Он вышел на мостик, мечтая о том, что бы он делал, будучи владельцем «Кэмал». Когда он вернулся в каюту, Коннорс стоял у иллюминатора, покуривая трубку. Сладковато пахло хорошим табаком. Коннорс был в коричневом пушистом полувере, который облегал его крепкую мускулистую фигуру.
— Весьма кстати пришли, — сказал Коннорс капитану.
Пока Барроу раздевался, Коннорс подошел к серванту, вделанному в переборку, достал бутылку коньяку, две рюмки и вернулся к круглому столу. Грубые сапоги Коннорса бесшумно ступали по толстому бордовому ковру.
— Я надеюсь, что от рюмки «Мартини» вы не откажетесь, Барроу?
Коннорс наполнил рюмки. Следя, как темная, золотистая влага поднимается в хрустале, Барроу обратил внимание, что рюмки стоят на разостланной карте Берингова моря и восточного берега Камчатки.
Коннорс подмял свою рюмку и, неторопливо смакуя, выпил.
Хороший. Как на ваш вкус, Барроу?
Отличный, — согласился капитан.
Ребром ладони Коннорс отодвинул в сторону рюмки и бутылку и искусанным мундштуком трубки коснулся на карте надписи: «Бухта Круглых ворот».
— Нет ли у вас желания заглянуть в эту бухту, Барроу?
«Начинается», — подумал капитан, выжидающе глядя на светлые гладко зачесанные волосы Коннорса, его высокий лоб, выдающиеся вперед надбровные дуги, из-под которых пристально, твердо смотрели светлые глаза. Чувствовалось, что он не сомневается в согласии и спрашивает, ради приличия. Барроу был лет на пятнадцать старше Коннорса, н эта уверенность больно задела его самолюбие Он почти вызывающе спросил:
— Для чего? Мы же держим курс на Чукотку?
Коннорс, уловив сердитые нотки в голосе своего капитана, неторопливо повернулся к нему, посмотрел внимательно и снова отвернулся. О чем-то раздумывая, помолчал и сказал:
Я вспомнил, что там меня ждет друг с партией пушнины. А разве вам не нравится идти туда, куда я хочу?
Коннорс говорил спокойно, даже чуть лениво: — Или вы не хотите больше у меня служить? Я вам мало плачу?
Нет, нет, — Барроу понял, что позволил себе слишком много и торопливо стал объяснять: — Меня не покидает тревога, когда мы заходим в русские воды, в любые их бухты без разрешения. Русские ведь могут нас за нарушение...
— Русским сейчас не до пас! Они делят наследство, которое достанется нам!
Барроу, чтобы загладить свою оплошность, согласился.
Коннорс едва приметно усмехнулся: «Пожалуй, нет человека, который бы не соглашался со мной». Он перебирал в памяти все, что успел сделать за эти годы на востоке, после того, как его сюда послало берлинское начальство. Никто, кроме Дайльтона и его советника, не знает, что он немец, военный моряк и его подлинное имя Отто Грауль. Для всех он ирландец американского происхождения. Никем, ни в чем он, «торговец пушниной», не заподозрен, и начальство довольно его работой. Об этом ему тайно было сообщено в Сан-Франциско. А капитан Барроу просто трус. Боится заходить в русские воды. Да русским сейчас не до охраны берегов...
3
Северов старался как можно реже, только при крайней необходимости, съезжать на берег. Он не мог спокойно смотреть, как Осипов обманывает и спаивает камчадалов. В складе гроздьями висели шкурки горностаев и соболей, выдр и лисиц. Росли тюки моржовых, нерпичьих и оленьих шкур...
Боцман, часто бывавший на берегу, рассказывал о том, что там происходило, и Северова не покидала мысль, что он, хотя и невольно, но все же является соучастником Осипова. Надо было что-то предпринять. Но что? Капитан ходил хмурый, неразговорчивый. Притихла и команда. На шхуне все ощутимее становилась атмосфера настороженности и напряженного ожидания какого-то события.
Его приход ускорил сам Осипов. В делах фактории выдалось небольшое затишье, и он вспомнил, что уже несколько дней не видел Северова, и явился на шхуну.
— Я уж забеспокоился, дорогой Иван Алексеевич, — дружески, хотя и с некоторой долей покровительства, говорил Осипов капитану. — Не заболели ли вы? Давно на берегу вас не видел. Что же вы этаким бирюком сидите?
Северов молчал, занимаясь прочисткой трубки. Ли Ти-сян подал им кофе и бесшумно исчез, а Осипов, не замечая угрюмого настроения Северова, весело, с нескрываемым удовлетворением продолжал говорить:
Я весьма рад, что все так отлично складывается. Если у нас и дальше дело так пойдет, то мы с вами...
Нет, увольте меня, Валентин Витальевич, — перебил его глуховатым от напряжения голосом Северов. —- Я не с вами, и у меня с вами общих дел нет и не может быть.
Осипов ошеломленно, не понимая, смотрел на Северова. Потом нахмурился и медленно произнес:
Не понимаю вас, Иван Алексеевич. Почему это вы не со мной? Или быть может вам не нравится то, что вы служите у меня?
Да, не нравится, — Северов смотрел в холодные глаза Осипова. — Я раскаиваюсь, что поступил на «Диану». Хорошее судно и в руках нечестных людей.
То есть как нечестных? — Осипов выпрямился за столом. — Что вы хотите этим сказать?
То, что вы гнусно поступаете с камчадалами, с этими темными людьми, которые...
Люди, ха-ха-ха! — непритворный взрыв хохота заглушил последние слова капитана. Осипов упал на спинку дивана, лицо его покраснело от натуги, глаза увлажнились. — Вы их называете людьми, ха-ха-ха, да какие же это люди... Вы слишком сентиментальны, Иван Алексеевич, — Осипов достал платок, протер глаза, шумно высморкался и серьезнее сказал: - Пусть этот разговор останется между нами и никогда не возобновится.
— Нет, я продолжу его, — покачал головой Северов и твердо продолжал: — Когда мы шли сюда, вы и Норинов изволили сетовать, что иностранцы грабят русские земли. Я подумал о вас тогда, что вы... Впрочем, не стоит вспоминать. Мне горько за мою ошибку. Я сейчас убедился, что вы хуже иностранцев, хуже, намного хуже. Вы попросту преступник...
