Лейтенант приказал, чтобы голову Черной Бороды отделили от тела и подвесили на конце бушприта, и поплыл в Бастаун, дабы оказать помощь своим раненым.
Должно заметить, что, обыскивая пиратский шлюп, они обнаружили несколько писем и документов, кои раскрывали переписку губернатора Идена, секретаря и сборщика налогов, а также некоторых торговцев из Нью-Йорка с Черной Бородою. Похоже, он достаточно внимателен был к своим друзьям и уничтожил бы сии бумаги перед боем – дабы не дать им попасть в те руки, в коих таковое открытие не принесло бы пользы интересам или репутации сих славных джентльменов, – если бы не его твердое решение взорвать все сразу, когда обнаружится, что возможности спастись нет.
Прибыв в Бастаун, лейтенант позволил себе конфисковать со склада губернатора те самые 60 хогсхедов сахару, и у честнейшего мистера Найта двадцать; каковые, видимо, были их долею в добыче, взятой на французском корабле; мистер Найт недолго пережил сие постыдное разоблачение, ибо в ожидании, что его могут призвать к ответу за таковые милые пустячки, от страха занемог и через несколько дней умер.
После того, как раненые достаточно оправились, лейтенант отплыл назад в Виргинию, к военным кораблям на Джемс-ривер, с головою Черной Бороды, все еще висящей на конце бушприта, и 15 пленными, из коих тринадцать было повешено. На суде оказалось, что один из них, viz. Сэмюэл Одел, взят был с торгового шлюпа лишь в ночь перед сражением. Бедняге немного не повезло с первым причащением к новому ремеслу: после боя на нем обнаружилось не менее 70 ран, и несмотря на таковые он выжил и от всех них излечился. Вторым человеком, который избежал виселицы, был некий Израэль Хэндс, штурман на шлюпе Черной Бороды, на коем прежде был капитаном, пока «Месть королевы Анны» не погибла в бухте Топсель.
Случилось так, что вышеозначенный Хэндс не участвовал в сражении, но был схвачен после оного в Бастауне, поскольку за некоторое время до того Черная Борода искалечил его одною из своих дикарских шуточек, и произошло сие следующим образом. ѕ Однажды ночью, пьянствуя в своей каюте с Хэндсом, лоцманом и еще одним матросом, Черная Борода безо всякого повода потихоньку вытащил пару малых пистолей и взвел под столом курки, матрос же, заметив сие, отказался от застолья и вышел на палубу, оставив Хэндса, лоцмана и капитана. Когда пистоли были готовы, Черная Борода задул свечу и, скрестивши руки, выпалил в своих собутыльников; у Хэндса, штурмана, оказалось прострелено колено, и он на всю жизнь остался хромым; второй пистоль дал осечку. ѕ Когда же у Тича спросили, что сие означает, он ответил лишь, осыпая их проклятьями, что если бы он время от времени не убивал одного из них, они бы позабыли, кто он такой.
Когда Хэндса схватили, его судили и признали виновным, но когда его уже собирались казнить, в Виргинию прибыл корабль с указом, продлевающим срок амнистии Его Величества тем пиратам, кои сдадутся до истечения указанного там времени. Несмотря на уже вынесенный приговор, Хэндс просил о помиловании, каковое было ему даровано, и ныне живет в Лондоне, попрошайничая на кусок хлеба.
Теперь, когда мы немного рассказали о жизни и деяниях Тича, неплохо будет поведать и о его бороде, поскольку она немало способствовала его славе, столь ужасной в тех краях[72].
Плутарх и иные авторитетные историки отмечали, что кое-кто из великих римлян брал себе фамилии по неким необычным чертам своей внешности; таковым, к примеру, был Цицерон, чье имя происходит от отметины, или бороздки на носу[73]; так и наш герой, капитан Тич, принял прозвище Черная Борода согласно тому большому количеству волос, кои, как у страшного метеора, покрывали все его лицо и долго пугали Америку больше, чем любая виденная там комета[74].
Борода сия была черного цвета, и он отрастил ее до невероятной длины; что касается ширины, то она доходила ему до глаз; он обычно заплетал ее в косички, перевивая их лентами, на манер наших ветвистых париков[75], и накручивал сии косички себе на уши. Во время боя он цеплял через плечо на манер бандальеры[76] ружейный ремень, с коего свисали три пары пистолей в кобурах, и засовывал под края шляпы зажженные спички[77], и когда они с двух сторон освещали его лицо, глаза его казались воистину свирепыми и дикими, и все это, взятое вместе, придавало ему такой вид, что воображение людское не могло бы породить адской фурии, чей облик был бы более пугающим.
Если обличьем он походил на фурию, то причуды его и страсти были под стать тому облику; расскажем еще о двух или трех из его выходок, кои мы опустили в основной части его истории и из коих будет видно, до каких пределов порока способна снизойти человеческая натура, если не сдерживать ее страстей.
В сообществе пиратов на того, кто решается на самые большие злодейства, смотрят с некоторой завистью, как на человека необыкновенной доблести, и по таковой причине заслуживающего права быть в оном сообществе влиятельною фигурою, и если только у него есть храбрость, он, без сомнения, должен сделаться великим человеком. Герой наших писаний в полной мере обладал сими достоинствами, и некоторые из злодейских его проделок были столь экстравагантны, будто он старался заставить своих людей поверить, что он есть Дьявол во плоти; так, будучи однажды в море и слегка раскрасневшись от выпитого, он объявил: ѕ
– А ну-ка, – сказал он, – давайте сотворим себе ад и посмотрим, сколь долго сможем мы его выносить!
Соответственно с тем он и еще двое или трое спустились в трюм и, задраив все люки, доверху наполнили несколько горшков серою и другими горючими веществами и подожгли, и так продолжалось, пока они почти не задохнулись, и тогда некоторые из тех людей подняли крик, требуя воздуха; в конце концов он открыл люки, немало довольный тем, что продержался дольше всех.
В ночь перед тем, как его убили, он уселся и пил до утра с некоторыми из своих людей и шкипером торгового судна, уже имея сведения о 2 шлюпах, идущих напасть на него, как о том уже говорилось; один из его людей спросил его, на случай, если с ним что-нибудь случится в сражении с шлюпами, знает ли его жена, где он закопал свои деньги[78]? Он отвечал, что ни одно живое существо, кроме него самого и дьявола, не знает, где они, и тот из них двоих, кто проживет дольше, возьмет все.
Те из его команды, кто был захвачен живьем, рассказывали историю, которая может показаться несколько невероятною; однако, мы полагаем, будет несправедливо опустить ее, ибо она получена из их собственных уст. Будто однажды в плавании они обнаружили, что на борту, помимо команды, есть еще один человек; его в течение нескольких дней видели среди прочих, иногда внизу, а иногда на палубе, и все же ни один человек на корабле не мог сказать, кто это был такой и откуда он взялся; и будто он исчез незадолго до того, как их большой корабль потерпел крушение, и кажется, они истово верили, что то был дьявол.
