«Ловко сработано! — возмущенно думал Северов и не мог не злиться на Волкова и Курилова. — Вот результат недисциплинированности. Ротозеи, попались на удочку! Даже не заметили, что их фотографировали. Снимок явно смонтированный, но как доказать, что это фальшивка?»
Геннадий Алексеевич сложил газеты и достал из стола конспект своего выступления на международной конференции. В него надо внести новые мысли, которые пришли сейчас.
Поборемся, господа, — проговорил он тихо, и его перо заскользило по бумаге.
...Дайльтон, развалившись в кресле, неторопливо говорил Гжеймсу:
Газетный залп превосходен. Артиллерийская подготовка к заключению конвенции началась. Ха-ха-ха! Большевикам от этого не поздоровится!
Статья Хардинга гарантирует успех, — сказал советник.
Дайльтон описал в воздухе круг сигарой.
Помещать такие статьи ежедневно, — сказал он. — Усиливать впечатление.
— Больше не осталось очевидцев, — заметил Гжеймс. Дайльтон выпрямился в кресле и засверкал глазами.
- Не письма и разоблачающие статьи нужны, а не очевидцы. И вы тоже не младенец! За доллары можно найти любого очевидца!
Довольный своей шуткой, Дайльтон залился сухим смешком и снова развалился в кресле. Смотря на голубоватый, тающий в воздухе дымок от сигары, он почти мечтательно сказал:
В этот раз мы положим русских на обе лопатки и отучим их соваться к нам со всякими предложениями.
Гжеймс промолчал. Только его глаза моргнули, точно он хотел скрыть от своего шефа мелькнувшие в них насмешливые искорки»
Что же вы молчите? — привстал Дайльтон. — Вы, я вижу, стали со мною спорить и потеряли вкус к борьбе.
Я никогда не был поклонником бокса, — возразил Гжеймс. —• Нокауту на ринге предпочитаю стрельбу из автоматического пистолета на расстоянии.
Хорошо сказано, — одобрил Дайльтон. — Бить русских при обсуждения конвенции будем не мы, а всякие там... — Дайльтон сделал брезгливый жест, — чилийцы, норвежцы, датчане...
Хороший командир никогда сам не садится за пулемет, — согласился Гжеймс. — Эту грязную работу делают солдаты. Наше место на командном пункте.
— Ха! — оскалился Дайльтон. — Да вы совсем перешли на военный язык.
На войне — по-военному, — вздохнул советник. В кабинете стало тихо. Президент китобойной компании и его наиболее сведущий агент думали...
3
Поздно вечером «Шторм» отошел от базы с установленными на нем двумя прожекторами. Один был укреплен на мостике, другой — около гарпунерской площадки.
А ночка сегодня как по заказу, — сказал Волков гарпунеру.
Они посмотрели на темное небо. Звезд не было видно. «Шторм» окутывал густой мрак. Плескалась за бортом вода, ритмичный гул машины нарушал тишину ночного моря. Ходившие по палубе моряки разговаривали вполголоса. Необычайность эксперимента Курилова создала на судне настроение ожидания и напряжения.
«Как школьники перед экзаменами», — покачал головой Слива, проходя по палубе. Это ему не понравилось, и он, усевшись на бухту троса, вытащил из кармана губную гармошку. Над судном полилась одна из тех одесских мелодий, которые вызывают улыбку, желание двигаться, действовать, чувствовать себя немного бесшабашным.
И разом исчезло чувство скованности у моряков. Кто-то в темноте стал подпевать Сливе:
На Молдаванке пышные каштаны,
А мы уходим в море навсегда...
Море словно услышало музыку и песню. Вокруг китобойца стали вспыхивать светящиеся точки. От них быстро во все стороны разлился свет, и море, темное несколько секунд тому назад, осветилось фантастическим огнем с зеленоватым отливом. Золотые круги росли, расширялись, искрясь и переливаясь. Вот они коснулись друг друга и слились в одно сверкающее поле [60]
Свечение моря — явление, обусловленное светом, излучаемым морскими организмами, в частности планктоном..
Так же внезапно, как и вспыхнуло, море погасло. Снова мрак окутал судно, но теперь темнота казалась гуще, плотнее.
За кормой исчезли огни базы. Курилов направился к пушке.
Слива!
Слива на месте! — послышался голос боцмана.
Давай свет!
Есть!
Вспыхнули прожекторы. Два ярких с голубоватым отливом столба света ударили по воде. Китобоец шел, как большой жук, ощупывая дорогу длинными светлыми усами.
Курилов и Слива стояли у заряженной пушки, напряженно всматриваясь в темноту.
Луч прожектора с мостика уперся в огромный темный бугор — неподвижный, словно выступающий из воды камень.
— Кашалот, — определил по спинному горбу Курилов. От яркого света прожектора кит проснулся. Испуганный, он начал погружаться. Леонтий выстрелил...
...На рассвете «Шторм», сдав базе двух китов, отправился в новый рейс.
4
Был солнечный полдень. На горизонте по ходу базы виднелись темные облака. На палубе было тихо. Вторые сутки как прекратилась охота. Степанов зашел в радиорубку.
Что слышно нового? — спросил он Клебанова.
Пока ничего, — ответил радист.
Нескладно получается, — заметил Степанов.
Будем искать! — надел на голову наушники Клебанов. — Запрошу радистов всех островов и судов в нашем районе.
Степанов отправился к Можуре. Капитан-директора он застал склонившимся над картой. Она вся была испещрена красными крестиками — так были отмечены места, где промышляли китов гарпунеры.
Ничего не пойму! — Можура бросил на карту карандаш и достал трубку. — Все киты точно в воду канули. Ночью получили две радиограммы о замеченных стадах. Китобойцы прошли в указанные районы и ничего не обнаружили как будто киты куда-то бегут.
Можура был недалек от истины. Если бы можно было подняться над океаном и окинуть его ширь в этот момент, то стало бы видно, как киты уходят на север, далеко огибая остров Дымный.
Идем на север, — ткнул Можура карандашом в карту. — Здесь из наших китобоев еще никто не бывал.
Он провел по карте прямую линию. В стороне от нее оказался остров Дымный.
Вот и Дымный молчит. А ведь Горева была нашим самым аккуратным корреспондентом.
...Весь день прошел в напрасных поисках. Погода по-прежнему держалась хорошая. Внешне как будто не произошло ничего особенного, однако старый моряк знал хорошо море. Сейчас оно было каким-то непонятным.
Тревога Можуры возрастала. Особым чутьем он ощущал приближение опасности. Но какой, откуда? Он не высказывал своих опасений Степанову.
Капитан-директор непрерывно курил, выпускал густые струи дыма и не уходил с мостика. Он все более озабоченно посматривал на горизонт. Солнце багровело.
