— Взять их! — взревел тамбурмажор.
Сюркуф вновь пустил в ход ножку от стола, однако задние солдаты напирали на передних, и дело обороняющихся, пожалуй, могло сложиться печально, когда бы чей-то звонкий, резкий, повелительный голос не прокричал вдруг с порога:
— Сейчас же прекратить! Что здесь происходит?
Снаружи, под окном, остановилась небольшая группа всадников, а в дверях стоял тот, кто задал вопрос. Ростом он был невелик и сложением, на первый взгляд, довольно хрупок; худощавое, резко очерченное лицо бронзового отлива; на широкий лоб надвинута обшитая галуном треугольная шляпа; с плеч свисает мокрый дождевой плащ. Завидев этого человека, солдаты испуганно попятились назад и с глубоким почтением приветствовали его. На вид ему было не более двадцати пяти, безусое его лицо — неподвижно, как маска, только глаза властно сверкали из-под насупленных бровей, оглядывая теплую компанию, пока не задержались, наконец, на старшем по званию:
— Гражданин тамбурмажор, доложи!
У того со страха выступили на лбу капли пота.
— Здесь поп, мой полковник, и еще папский эмиссар. Они нас оскорбили… — слегка запинаясь, начал тамбурмажор.
— И на это вы ответили побоями! Который из них эмиссар?
— Тот, что с ножкой от стола.
— Откуда ты знаешь, что он эмиссар?
— Я подозреваю его в этом.
— Довольно, гражданин тамбурмажор. С тобой все ясно. Теперь поговорим с ним.
Сюркуф сделал шаг вперед и бесстрашно посмотрел офицеру прямо в глаза.
— Мое имя Сюркуф, гражданин полковник. Могу я попросить назваться и тебя?
— Меня зовут Бонапарт, — холодно и гордо прозвучал ответ.
— Итак, я — Робер Сюркуф, моряк, хотел пройти в Боссе, чтобы навестить своего друга Андоша Жюно, адвоката и гражданина гренадера. Я зашел сюда, велел подать вина за мой счет этим гражданам солдатам, и мы спокойно угощались, покуда они не потребовали от этого достопочтенного священника, чтобы тот выпил за погибель своего верховного начальника, папы римского. Он отказался, и тогда они решили его побить. Он — человек мирный и оборонить себя не может, поэтому я отломал эту ножку от стола и стал его защищать. Вот они и посчитали меня за эмиссара. Но ведь честный моряк всегда выступит в защиту каждого, кто безо всякой вины подвергся нападению превосходящими силами. Здесь еще много ножек от столов!
По лицу полковника скользнула легкая улыбка, тотчас же, впрочем, погасшая.
— Гражданин тамбурмажор, марш сейчас же со всеми остальными под арест! — приказал он солдатам.
Солдаты дружно отдали честь и потопали к двери. Затем полковник вновь обратился к оставшимся:
— Кто ты? — строго спросил он священника.
— Я — брат Мартин из ордена миссионеров Святого Духа, — скромно прозвучало в ответ.
— Все ордена упразднены. Ты принял гражданскую присягу?
— Нет. Моя присяга — едино на верность святой церкви.
— Ну ладно, разберемся… — сказал полковник и, повернувшись к моряку, продолжал: — Сюркуф? Я уже где-то слышал это имя! Ах да, тебе знакомо название “Бегун”?
— Да. Это английский посыльный корабль, который я должен был провести через рифы, имея, однако, умысел посадить его на мель, что мне и удалось.
Полковник окинул молодого человека беглым просветленным взором.
— Ах, так значит, это был ты? В самом деле? А знал ли ты, гражданин Сюркуф, что твоя жизнь висит на волоске?
— Да, знал. Но не вести же мне было врага в нашу гавань! Едва “Бегун” ткнулся в скалу, я тут же перемахнул через борт и благополучно добрался до суши, хотя пули вокруг моей головы жужжали, как пчелы. Англичане плохо стреляют, очень плохо, гражданин полковник!
— Ну что ж, не далее как через день мы выясним, правду ли ты сказал. Почему ты вступился за священника, который не пожелал принять гражданскую присягу?
— Потому что это был мой долг. Я католик. Я даже выпил с ним за здоровье святейшего папы.
— Какая неосмотрительность! И это ты тоже должен был сделать? А еще что ты мне расскажешь, гражданин Сюркуф? Я вижу, ты тут покалечил нескольких солдат.
— Да, ножкой от стола.
— Ну, ладно. Дело будет расследовано и виновные наказаны. Но и вы оба — пока задержаны. Вас доставят в Боссе. А с другом своим Жюно, гражданин Сюркуф, ты увидишься, я обещаю. Адье!
Маленький офицер круто повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Минуту спустя он уже скакал вместе со своими спутниками дальше: рекогносцировка продолжалась.
В маленький зал вошли меж тем трое военных, объявившие, что будут сопровождать Сюркуфа и брата Мартина в Боссе.
— Не возражаю, — сказал Сюркуф, откладывая в сторону ножку от стола. — Боссе — так и так цель моего путешествия.
— А моего — нет, — отозвался брат Мартин. — Мне надо в Систерон.
— Ты сможешь пойти туда и завтра. А пока ты будешь моим гостем в Боссе; но сперва мы выпьем еще здесь с этими тремя храбрыми гражданами по стаканчику доброго вина. Этот руссийон мне определенно нравится, и потом — должен же я расплатиться за поломанный стол.
Бравому моряку, казалось, и под арестом сам черт не брат. Хорошее настроение не покидало его и после, когда они вышли на улицу. Проливной дождь он переносил со стоическим хладнокровием, как и прежде.
Боссе — еще и сегодня[9] — маленькое местечко, насчитывающее едва ли три тысячи жителей. Там занимаются выделкой шерстяных тканей, а в окрестностях производят доброе оливковое масло и отличное красное вино.
После непродолжительного марша по раскисшей под дождем дороге обоих задержанных привели к дому, где расположился со своим штабом главнокомандующий, генерал Карто, и заперли в узкой, темной каморке, единственное окошко которой было закрыто ставнями.
— Ну вот, тут мы и бросим якорь, — сказал Сюркуф. — Жаль только, что нет здесь ни подвесной койки, ни перины. Впрочем, не стоит расстраиваться — ведь все равно нам на этих коечках вдоволь не поваляться: надо думать, нас скоро выпустят.
— Не надеюсь я на это, — вздохнул брат Мартин.
— Нет? Почему?
— Ты что, не знаешь, гражданин Сюркуф, что сейчас во Франции нет большего преступления, чем противиться воле Конвента? Я вижу, что настали для меня черные дни, но все равно останусь верен своему обету.
Сюркуф схватил товарища по несчастью за руки и горячо, взволнованно, совсем иным тоном, чем до сих пор, сказал:
— Господь да воздаст тебе, брат Мартин! Нашему отечеству нужны такие люди, которое свое слово чтут выше, чем сиюминутные политические выгоды. Не за горами время, когда Франции потребуются сильные души и крепкие руки, чтобы наш народ занял достойное место среди других наций. Будут великие битвы; прольются реки крови; будет титаническая борьба одного против всех. Не вешай нос, брат Мартин! Надо быть бодрым и веселым, надо заранее готовиться к боям, чтобы каждый знал, где его место, когда придет время померяться силами. Я — сын отечества, и мой долг оставаться верным ему во всех бедах и опасностях. Поэтому я предложил родине свои услуги, но мне отказали; теперь я иду в Тулон, чтобы сделать последнюю попытку. Я поговорю с этим полковником Бонапартом; может, я и добьюсь здесь того, что в других местах у меня не получилось.
