По очереди выпалили восемнадцатифунтовки главной палубы, затем двадцатичетырехфунтовки нижней. Даже опытные канониры тридцатью семью выстрелами с такого расстояния вряд ли поразили бы бочонок; он, целехонький, приплясывал на волнах. Пушки левого борта выстрелили еще по разу – бочонок был по-прежнему невредим.
– Уменьшим расстояние. Мистер Буш, положите руль на борт и подведите корабль на кабельтов к бочонку. Ну, мистер Джерард.
С двухсот ярдов бочонок могут достать и карронады; пока «Сатерленд» подходил к нему, их расчеты встали к своим орудиям. Пушки выпалили почти одновременно, корабль содрогнулся до основания, густой дым окутал полуголых людей. Вода кипела, разорванная тонной железных ядер, вдруг бочонок выпрыгнул из пенной воды и рассыпался на составные планки. Орудийная прислуга закричала «ура!».
Хорнблауэр дунул в серебряный свисток, чтоб больше не стреляли. Сияющие матросы хлопали друг друга по плечам. Радость увидеть, как разлетается в щепки бочонок, по их мнению, сполна вознаграждала за два часа изнурительных учений.
Со шлюпки сбросили еще бочонок, батарея правого борта приготовилась стрелять. Хорнблауэр, стоя на шканцах, блаженно щурился в ярком солнечном свете. Жизнь прекрасна. У него полностью укомплектованная команда, а умелых марсовых – больше, чем он смел надеяться. Пока все здоровы, новички быстро осваиваются с парусами, с пушками освоятся еще быстрее. Сухое летнее тепло действовало на него благотворно. Радуясь, как быстро сплачивается его команда, он позабыл тревожиться о леди Барбаре. Он наслаждался жизнью.
– Отличный выстрел! – сказал он. Одна из пушек нижней палубы удачным попаданием разнесла второй бочонок в щепки. – Мистер Буш! Проследите, чтоб сегодня вечером этому расчету выдали по чарке.
– Есть, сэр.
– Вижу парус! – донеслось с мачты. – Эй, на палубе! Парус прямо на ветре, быстро приближается.
– Мистер Буш, отзовите шлюпку. Положите судно на правый галс, пожалуйста.
– Есть, сэр.
Даже здесь, в каких-то пятидесяти милях от Франции, в двадцати от подвластной французам Испании, корабль, тем более идущий таким курсом, вряд ли окажется французским – в противном случае он был полз вдоль берега, не отваживаясь выйти в море и на милю.
– Эй, на мачте! Что нового?
– Корабль, сэр, под всеми парусами. Вижу бом-брамсели и брам-лисели.
– Отставить! – закричал боцман поднимавшим шлюпку матросам.
Корабль с полным парусным вооружением – не люггер, не бриг и не тартана – никак не может оказаться французским. Вероятно, это «Калигула» или «Плутон». Через минуту догадка подтвердилась.
– Эй, на палубе! Похоже на «Калигулу», сэр. Вижу его марсели.
Значит, это Болтон, проводивший грузовые суда в Маон. Через час «Калигула» подойдет на выстрел.
– «Калигула» сигналит, – сказал Винсент. – «Капитан – капитану. Рад встрече. Не отобедаете ли со мной?»
– Поднимите утвердительный, – сказал Хорнблауэр.
Дико взвыли боцманские дудки, приветствуя Хорнблауэра на борту, фалрепные замерли по стойке «смирно», морские пехотинцы взяли на караул; Болтон шел навстречу с протянутой для рукопожатия рукой и улыбался во весь рот.
– Первым поспели! – сказал Болтон. – Сюда, сэр. Страшно рад вас видеть. У меня двенадцать дюжин хереса. Испробуете? Вестовой, бокалы где? Ваше здоровье, сэр!
Капитан Болтон обставил каюту не чета Хорнблауэру. На рундуках атласные подушки, с палубных бимсов свешиваются серебряные лампы, на белой полотняной скатерти тоже сверкает серебро. Болтон удачлив – командуя фрегатом, он за одну только кампанию получил пять тысяч фунтов призовых денег. А ведь Болтон начинал простым матросом. Хорнблауэр позавидовал было и тут же успокоился – он заметил дурной вкус хозяина и вспомнил вульгарную миссис Болтон. Мало того – Болтон явно ему обрадовался и говорил с неподдельным уважением. Все это прибавляло Хорнблауэру уверенности.
– Быстро вы шли, коли оказались здесь раньше нашего, – заметил Болтон. Они заговорили о ветрах и течениях, да так увлеченно, что даже обед не заставил их переменить тему.
Кто бы объяснил Болтону, какой обед стоит подавать в палящий средиземноморский зной? Принесли гороховый суп, очень вкусный и очень густой. За ним последовала копченая кефаль, купленная в Маоне перед самым отплытием. Седло барашка. Стилтонский сыр, уже изрядно пересохший. Приторно-сладкий портвейн. Ни салата, ни фруктов не приобрел Болтон на зеленой Менорке.
– Баранина, увы, из Маона, – говорил Болтон, орудуя ножом. – Последняя английская овца скончалась от неведомой болезни у Гибралтара и пошла кают-компании на обед. Положить вам еще, сэр?
– Спасибо, нет, – сказал Хорнблауэр. Он мужественно одолел щедрую порцию и теперь, объевшись бараньим жиром, исходил потом в душной каюте. Болтон придвинул ему бутылку, и Хорнблауэр плеснул несколько капель в наполовину пустой бокал. Он давно научился делать вид, будто пьет наравне с хозяином, выпивая на самом деле в три раза меньше. Болтон осушил бокал и снова налил.
– А теперь, – сказал Болтон, – мы должны в праздности дожидаться сэра Mucho Pomposo, контр-адмирала Красного Флага.
Хорнблауэр изумленно поднял на Болтона глаза. Сам он никогда не осмелился бы отозваться о вышестоящем офицере как о Mucho Pomposo, что по-испански означает крайнюю степень чванства. Мало того, ему и в голову не приходило так думать о Лейтоне. Он не стал бы критиковать начальника, в чьих способностях не имел случая убедиться, а мужа леди Барбары – тем более.
– Mucho Pomposo, – повторил Болтон. Он уже слегка перепил и снова подливал себе портвейна. – Он тащится на своей старой посудине из Лиссабона, а мы тут просиживай себе штаны. Ветер юго-восточный. И вчера был такой же. Если он третьего дня не прошел через пролив, раньше чем через неделю мы его не дождемся. А если он не перепоручил управление судном Эллиоту, то не дождемся вообще.
Хорнблауэр озабоченно глянул на световой люк. Если до начальственных ушей дойдет отголосок их разговора, Болтону несдобровать. Тот понял, о чем Хорнблауэр подумал.
– Бояться нечего, – поспешил успокоить Болтон. – Мои офицеры не проболтаются. Что им адмирал, который меньше моего смыслит в навигации! Ну, какие будут соображения, сэр?
Хорнблауэр предположил, что один из кораблей мог бы отправиться на север, к побережью Испании и Франции, пока другой останется ждать адмирала.
– Мысль стоящая, – сказал Болтон.
Хорнблауэр стряхнул навалившуюся после обильной трапезы апатию. Только бы отправили его! Мысль, что, возможно, скоро он начнет действовать, бодрила. Пульс участился – чем дольше он думал о своей идее, тем сильнее желал, чтобы выбор пал на него. Перспектива день за днем лавировать у мыса Паламос отнюдь его не прельщала. Конечно, если надо будет, он стерпит – двадцать лет на флоте приучили его ждать – но как же не хочется терпеть!
– И кто это будет? – спросил Болтон. – Вы или я?
Хорнблауэр взял себя в руки.
– Вы – старший офицер на позиции, – сказал он. – Решать вам.
– Да, – задумчиво произнес Болтон. – Да.
Он оценивающе взглянул на Хорнблауэра.
– Вы отдали бы три пальца, чтоб отправиться самому, – сказал он вдруг, – и вы это знаете. Вам все так же неймется, как бывалоча на «Неустанном». Помнится, сек я вас за это – то ли в девяносто третьем, то ли в девяносто четвертом.
Хорнблауэр вспыхнул. Из памяти его и по сю пору не изгладилась унизительная экзекуция, когда лейтенант Болтон выпорол его, мичмана, перегнув через пушку. Но он проглотил обиду: не хотелось ссориться с Болтоном, особенно сейчас. Да и Болтон, в отличие от Хорнблауэра, не считал порку оскорблением.
– В девяносто третьем, сэр, – сказал Хорнблауэр. – Я только что поступил на судно.
– А теперь вы капитан, один из самых заметных в нижней половине списка, – заметил Болтон. – Господи, как время-то летит. Я бы отпустил вас, Хорнблауэр, в память о прошлом, если бы мне самому не хотелось так же сильно.
– Ox, – сказал Хорнблауэр. От разочарования лицо его так комично вытянулось, что Болтон невольно рассмеялся.
