– А кто вместо меня останется? – спросил Увар Нездинич.
Его-то я и собирался оставить, но глянул на воеводу и понял, что, если сейчас не возьму в поход, поставит он крест на себе, как на воине.
– Придется Матеяшу остаться, – решил я и, чтобы подсластить пилюлю, добавил: – Нужен опытный командир, который умеет в осаде сидеть, – и закончил шутливо: – Вдруг мы с половцами разминемся?!
Мы с ними не разминулись. Они все еще были на месте сбора. Стан разбили примерно в километре от леса. В середине стояли юрты хана и кошевых, всего шесть. остальные воины расположились в шалашах из еловых лап, под навесами из попон, а то и просто под открытым небом. После обеда зарядил дождь, мелкий и нудный, так что многие половцы сидели или лежали у чадящих костров, накрывшись попонами. Было их не меньше тысячи. Я хорошо видел только тех, кто был на ближней ко мне половине от юрт, сотен пять человек, а сколько всего, сосчитать не смог, потому что начинало уже темнеть. Просто умножил уведенное на два. Мне подумалось, что погода типично английская. Она была плоха для моих валлийских лучников. Значит, плоха и для половцев. Уверен, они поснимали тетивы с луков и спрятали за пазуху, чтобы не отсырели. Натянуть ее – не меньше минуты потребуется. То есть, выпустят на десяток-полтора стрел меньше. Мелочь, конечно, но кому-то из моих дружинников сохранит жизнь.
Я повернулся к Увару, Мончуку и Еремею, которые наблюдали за врагами в кустах рядом со мной, и сказал тихо:
– Их даже больше. Возьмем хорошую добычу.
Еремей посмотрел на меня так, будто я произнес что-то абсолютно нелогичное. Я жестом показал, что пора уходить. Отойдя от опушки вглубь леса на полсотни метров, достал из кармана серебряную гривну, похожую на неумело вырезанную из бруска лодочку, отдал Еремею со словами:
– Вторая, как обещал. До утра пробудешь в лагере, а когда мы отправимся сражаться, поедешь домой.
– Я с вами хочу, – произнес он, хотя несколько минут назад, увидев, сколько собралось половцев, явно не собирался идти в бой.
– Если только во второй линии, – сделал я одолжение.
– Можно и во второй, – согласился Еремей. – У меня там кровник, уже три года охочусь за ним. Раньше он из своего стойбища не выезжал.
Русичи из приграничных со Степью районов переняли у кочевников обычай кровной мести. Предпочитали это блюдо горячим, но не отказывались и от холодного.
– За что будешь мстить? – поинтересовался я.
– Семью он мою вырезал: родителей, двух сестер младших и жену с сыном и дочкой, – спокойно ответил он.
– Тогда можешь и в первой линии скакать, но самым крайним, – разрешил я. – Если твою лошадь убьют, чтобы другим не помешал.
– Во второй линии я точно доскачу до половцев, – рассудительно произнес Еремей. – Все равно он в дальнем конце стана.
Давно я так сильно не ошибался в людях. Боялся, что он продаст нас половцам, а Еремей, как догадываюсь, так настойчиво требовал серебро потому, что не верил, что мы осмелимся напасть на них, собирался нанять помощников или подкупить кого-то, чтобы самому рассчитаться с кровником.
Выехали биться перед самым рассветом. Надо было проскакать по лесной дороге километра три. Была она шириной метра четыре, извилистая, кочковатая, но не разбитая. Выходила в степь немного левее половецкого стана. Там я остановился вместе с воеводой Уваром и подождал, когда развернутся правое крыло под командованием Мончука, левое – под командованием Будиши и займут места во второй линии «подкрылки» Олфера и Домана. Правое крыло было немного ближе к половцам. Выравнивать я не стал, чтобы не потерять время, не привлечь внимание врага. Дождь ночью перестал, и над землей стелился туман, не густой и не высокий, но половецкий стан пока не был виден. Поскачем наудачу, а потом откорректируем направление. Главное – появиться внезапно. Вспомнил детскую считалку: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить…». Я приготовил пику. Надеюсь, до кинжала дело не дойдет.
– Поедем? – тихо сказал воеводе Увару, опуская забрало шлема.
– Да пора бы, – произнес он, надевая поверх вязаной шапки шлем с личиной в виде зловеще ухмыляющейся хари.
Предлагал ему шлем с забралом, но Увар Нездинич отказался. С личиной ему привычнее, хотя и менее удобно.
Я легонько ударил своего жеребца по кличке Буцефал шпорами в виде восьмиконечных звездочек, которые вертелись на оси. Такие меньше травмируют коня. Здесь раньше использовали простые, в виде штыря. Я внес заметный вклад в развитие конного дела на Руси. Увидел вертящиеся, только четырехконечные, у убитых рыцарей в Болгарии – и вспомнил, какими шпоры будут в будущем. Теперь вертящиеся у всех моих дружинников. Мой боевой жеребец, на котором монгольская кожаная броня из вареной буйволиной кожи, усиленная стальными пластинами на груди и голове, тронулся с места, медленно набирая ход. Конь у меня крупный, гуннский, легко несет меня в полной броне и свою броню, только разгонять его надо не спеша, иначе быстро устанет.
Половцев я увидел, когда до них оставалось метров сто пятьдесят. Они стояли, полусонные, и удивленно смотрели в нашу сторону. Видимо, думали, что какие-то придурки, назначенные пасти лошадей, в тумане гонят их не туда, куда надо. Увидев, кто на самом деле на них летит, начали драпать, громко крича:
– Русы! Русы!…
О сопротивлении не было и речи. Я догнал ближнего кочевника, который собирался убивать и грабить моих подданных, и вогнал ему пику между лопаток. Слишком сильно метнул ее. Прошибла тело почти насквозь и с трудом вылезла из него, из-за чего я чуть не слетел с коня, потому что сидел на русском седле, у которого низкая задняя лука. Следующего бил аккуратнее. Пока добрался до первой юрты, завалил четверых. Возле нее стоял половец в длинной кольчуге и металлическом шлеме, натягивал лук. Я метнул пику ему в лицо, покрытое темно-русой бородой, заплетенной в косички. Половец инстинктивно повернулся вправо. Пика пробила левую щеку и вылезла из шеи справа. Когда я дернул ремешок, он оборвался. Половец с моей пикой повернулся еще немного вправо и завалился на землю возле юрты. Я вытащил булаву, подаренную Бостеканом, поскакал дальше. Впереди летел кочевник в заячьей шапке. Он нутром почуял мой замах и пригнулся. Я только сбил с него шапку, открыв голову, поросшую короткими темными волосами. Боковым зрением успел заметить, как чья-то пика попала ему прямо в наклоненную голову. Догнал еще двоих и свалил более точными ударами. Первому вмял баранью шапку в проломленный череп, а второму попал в левое ухо, после чего половец пошел вправо по дуге на сгибающихся ногах. Заметил, что дальше кострищ нет, следов стоянок нет, и остановился, но мои дружинники продолжали гнаться за половцами. Нет ничего упоительнее, чем бить удирающих, не оказывающих сопротивление врагов.
