Ознакомительная версия.
Он продолжал разбойничать на море до тех пор, пока не получил приказ явиться в Танжер, где его ждал пароход, только что сошедший с нью-йоркских верфей.
Построено судно было на деньги его загадочного благотворителя.
Паоло был удивлен, но отказываться от подарка не стал.
Пароход был готов к спуску на воду; Паоло получил его из рук американского инженера.
Последний ознакомил юношу с деталями конструкции судна и заявил, что останется на борту до тех пор, пока новый капитан не научится управлять кораблем самостоятельно.
Инженер уже позаботился о том, чтобы нанять на судно марокканских истопников.
Из Нью-Йорка он привез механика-негра, сообразительного, работящего парня, купленного судовладельцем в Америке на невольничьем рынке и обученного управлять машиной.
Короче говоря, таинственный благодетель Паоло позаботился абсолютно обо всем.
Расспрошенный Паоло, инженер поклялся (и сказал правду), что ему совершенно ничего не известно о фрахтователе корабля, но заверил юношу, что чей-то в высшей степени гениальный ум сделал все для того, чтобы пароход обладал поразительными мореходными качествами и был предельно прост в обращении.
– Определенно, – сказал американец, – ваш благодетель – человек неординарный. Его планы, присланные нашим конструкторам, немало тех поразили; того, что он изобрел, в навигации еще не было.
И Паоло в тысячный раз задался вопросом, кто же мог быть этот человек, так много для него делающий!
В своей каюте шестнадцатилетний капитан обнаружил необычную библиотеку.
В ней имелись десять крайне странных рукописей, посвященных малоизвестным наукам.
Рядом с книгами юноша нашел подробные инструкции, оставленные загадочным дарителем.
Паоло следовало наскоро дополнить его образование ознакомлением с этой библиотекой, и в частности с этими манускриптами, в которых были представлены необычные взгляды на то, что принято называть оккультными науками.
Корсар должен был выдавать себя за обычного путешественника, бороздящего моря исключительно ради собственного удовольствия, привыкая к управлению пароходом, после чего инженеру предстояло покинуть Паоло, а самому юноше предписывалось вернуться в Алжир.
Но кто этот даритель?
Кому принадлежало судно?
Каковы были планы этой таинственной персоны?
Даже полиция Хуссейна ничего не смогла выяснить по этому поводу, и дей был заинтригован в не меньшей степени, чем его шестнадцатилетний корсар.
Каждый раз, как Паоло размышлял над этой тайной, в его пылком воображении рождались самые химерические предположения, но все они были далеки от величественной, грандиозной реальности.
Часть первая. Корсар с золотыми волосами
Глава I. Трусость перед врагом: смерть!
В 1828 году, когда Алжир все еще принадлежал алжирцам, в Средиземном море господствовали корсары.
Христианская Европа находилась во власти кучки пиратов-мусульман.
Каторги дея Хуссейна были забиты тысячами рабов всех национальностей; в гаремах юные девы, плененные во время разбойных рейдов, исполняли прихоти сластолюбивых мавров, достаточно богатых, чтобы их купить.
Испания жила в ежедневном страхе перед нападением со стороны племен, проживавших на соседних с территориями, которые она занимала на берберском побережье, землях. Пираты угрожали Ла-Калле во Франции; пляжи Италии, острова Греции, утесы Каталонии – вся береговая линия – постоянно подвергались дерзким и разорительным набегам корсаров Регентства.
Тщетно, еще со времен Карла Пятого и Людовика XIV, великие морские державы пытались разрушить это пиратское гнездо – все их попытки неизбежно проваливались.
Ни случайные бомбардировки этого бандитского логова англичанами, ни постоянное и крайне разорительное для государственной казны наблюдение за ним французской эскадры существенных результатов не приносили – порт вновь и вновь возрождался из пепла.
Тартаны продолжали бороздить моря, раз за разом ускользая от вражеских крейсеров, возвращаясь с добычей под носом сразу нескольких кораблей, неспособных преследовать эти легкие барки, которые летают по воде, как чайки в небе.
Для того чтобы завоевать Алжир, Алжир девственный, святой, хорошо охраняемый, нужны были немалая армия, флот кораблей в триста и неукротимое упорство; чтобы сохранить его, нужны были еще шестьдесят тысяч человек, наши пушки и весь наш военный гений.
Но Алжир тогда был на пике своего могущества.
Впрочем, и сегодня это земля, полная странностей, ярких контрастов, поразительных аномалий, необъяснимых гармоний, непостижимых загадок.
Арабы называют его «краем, покрытым вуалью».
В годы, предшествующие его завоеванию, перед путешественником, который осмеливался приподнять хотя бы уголок этой вуали, на каждом шагу вырастал какой-нибудь сфинкс, забрасывая его назойливыми вопросами, запугивая и зачаровывая взглядом.
Уже тогда – и это было удивительно – жизнь в городах, с их мавританской цивилизацией, являла собой полную противоположность дикарскому, варварскому существованию дуаров[22], располагавшихся прямо за городскими стенами; нигде это противопоставление не было столь резким, как в Алжире последних лет его независимости.
С высоты Императорского форта открывалась огромная панорама, охватывавшая город и порт, тенистые сады и пустынные земли, море и Атласские горы с их уходящими за горизонт верхушками.
Странный человек вглядывался в даль с вершины этой величественной цитадели.
Дело было в июне, когда сумерки спускаются внезапно; вечер выдался чудесный.
Мягкий и благоуханный бриз легко колыхал море; огромный вал вяло накатывал на берег и отступал – лениво и безвольно.
Волна ласкала сушу, испуская бесконечно нежные вздохи, к которым прислушивался этот стоявший на крепостной стене мечтатель.
Внизу лежал город с его бесчисленными террасами, минаретами мечетей, силуэтами фортов, мрачной крепостью, окруженной ореолом творящихся в ней неслыханных злодеяний, и огромным редутом времен Карла Пятого, гордо высившимся на кратере временами еще напоминавшего о себе зловещего вулкана.
Пока одни суда, встав на якорь, мирно дремали; другие бесшумно выходили в море, невзирая на французские фрегаты, очертания которых постепенно расплывались черными точками на рейде.
Небо сияло огнями, освещая глубокое море, и казалось, что колышущиеся волны желают завернуть миллиарды звезд в свои фосфоресцирующие складки.
Гигантские горы огибают этот пейзаж, не ограничивая его, но заключая картину в рамку, дерзкими контурами которой любуется взор, коему нет нужды останавливаться на растворившихся в небесной лазури пиках.
В бесконечности пространства теряется не только взгляд, но и заснеженная Джерджера.
К величию этого ансамбля примешивалась пикантность деталей.
Из Императорского форта вы могли слышать музыку танцующих кафе, песни импровизаторов, выбиваемую альмами барабанную дробь дарбук; вместе с этими праздничными звуками приходили пронзительные завывания хищников, бродящих в сумерках по лощинам.
В овраге янычар, обняв за талию прекрасную девушку, тайком сбежавшую из сераля, мелодично читал ей любовные сонеты поэта Абд-Эррамана; где-то неподалеку, вбирая эманации кладбища, мрачно рычала гиена.
Вой голодного хищника и чудесные звуки поцелуев повторяло эхо.
Человек, спустившийся уже к подножию форта, напрягал слух, вслушиваясь в дуновение бриза…
Устремив взор на лазурное море, он вглядывался в тени, отбрасываемые на рейд фрегатами.
Какой интерес привел его сюда?
То был странный и, судя по всему, опасный тип, так как, заметив его, влюбленные вскочили на ноги.
– Старый Иаков! – воскликнула мавританка.
– Колдун! – пробормотал янычар.
И, испуганные, они убежали.
Еврей даже не пошевелился.
Лежавший позади него пес встрепенулся, адресовал заунывную жалобу ветру, а затем, по легкому свисту хозяина, вновь улегся у его ног.
Об этом человеке и его собаке по Алжиру ходило множеств слухов, которые никто так никогда и не смог прояснить.
Пса звали Саид[23], его хозяина – Иаков.
Выглядели они так, словно давно уже достигли крайнего предела старости. Еврею определенно было больше ста лет, собаке – не меньше пятидесяти.
Пес и его хозяин наводили ужас на алжирских буржуа – в Алжире тоже, даже в те времена, была своя буржуазия.
Горожане утверждали, что этот старец обнаружил способ жить гораздо дольше общепризнанных границ; поговаривали, что знание чудесной тайны позволяло ему время от времени продлевать жизнь не только свою, но и своей борзой.
Серая, высохшая, согбенная борзая выглядела именно так, как, согласно народным преданиям, и выглядели псы колдунов Средневековья.
Да и хозяин ее мог служить олицетворением дряхлости.
Ознакомительная версия.
