Один из пиратов, сидевший у противоположного от Рене борта, поднялся на ноги.
— Моего матлота сегодня утром выбросили на корм рыбам, — смачно сплюнув на палубу, доложил он. — И я думаю, что имею право на его часть добычи. Он ведь умер уже после боя, когда добыча была на борту. А наш закон гласит, что все вернувшиеся на судно имеют право на добычу и что первым наследником пирата является его матлот.
— Я понял тебя, Шакал, — кивнул капитан и обвел глазами загомонившую было пиратскую братию. — Господа, у кого-нибудь есть, что сказать по этому поводу?
Вперед выступил еще один пират.
— Я разделяю твою скорбь, Шакал, — обратился он к «истцу», — но считаю, что ты не прав. Наш закон гласит, что каждый пират, вернувшийся из боя живым или умирающим от ран, не важно, имеет право на свою часть добычи. Но это право наступает только после дележа, а дележа у нас еще не было. Значит, твоего матлота можно считать павшим на поле боя, и части добычи ему не полагается.
Пираты снова зашумели, высказывая согласие или возмущение, в зависимости от тех чувств, которые испытывали.
— Да если бы Сиплый не тянул с дележом, чтобы включить в него своего мальчишку, то мы все поделили бы еще вчера! — снова сплюнул под ноги Шакал.
Сиплый с трудом поднялся со своего бочонка и оглядел взволнованную братву. Мнения явно все сильнее расходились в разные стороны.
— Да, признаю, что я был за то, чтобы подождать с дележом, — спокойно сказал он, вызвав тем самым волну возмущения. — У нас было много раненых, Резвый от них не отходил, и негоже было его отвлекать. Да, я хотел, чтобы он стал членом нашей команды, моим матлотом и получил свою долю наравне с остальными. Потому что парень это заслужил. Если бы не он, то ни меня, ни Хвоста не было бы в живых, а многим из вас пришлось бы этой ночью совсем несладко! По справедливости, мы должны были бы дать ему долю судового врача, но пацан здесь недавно, и поэтому я ее не требую.
— С этим я не спорю, — не выдержал Шакал, — но если бы этого пацана не было на корабле, то, согласись, дележка прошла бы еще вчера вечером, и мой покойный друг получил бы свою долю!
— Если бы этого пацана не было на корабле, — жестко усмехнулся Сиплый, — то твой покойный друг стал бы покойным намного раньше! И не факт, что он вообще дожил бы до дележки! Между прочим, это Резвый просидел с ним всю эту ночь, это у него на руках твой матлот испустил дух, а ты в это время дрых как сурок!
— А мне что, надо было тоже сидеть рядом с ним? — вышел из себя Шакал. — Да чем бы я ему помог?
— Да, помочь тебе ему было нечем, а вот денежки за него получить — это ты первый! — неожиданно поддержал Сиплого Хвост.
— Хватит! — рявкнул капитан, пресекая прения. — Поднимите руки, кто за то, чтобы выдать Шакалу две доли вместо одной! Один, два, три…
Наверное, такое малое количество поддержавших Шакала совсем не было странным, учитывая то, что вопрос был спорным, а лишняя доля была бы вычтена из долей остальных.
— Решение принято! — объявил капитан. — Шакал, ты получаешь одну долю!
Шакал что-то пробормотал себе под нос и, возмущенно зыркая глазами по сторонам, снова уселся у борта.
— Итак, приступаем к дележу…
В результате дележки награбленного Рене получил два небольших пистолета с посеребренными рукоятками, которые сам выбрал из кучи принесенного со «Скромницы» оружия, прекрасный шитый золотом камзол темно-зеленого бархата, белую рубашку, серые штаны, сапоги и триста монет золотом. Надо сказать, что, несмотря на то, что Рене вырос в далеко не бедной семье, триста золотых монет были для него все равно что три миллиона. Он никогда не держал в руках таких денег, они казались ему огромной, почти заоблачной суммой. Барон де Гранси никогда не выделял детям на карманные расходы больше пяти-десяти монет, а крупные покупки предпочитал оплачивать сам.
Рене держал в руках тяжелый мешочек с золотом и абсолютно не представлял, куда он его потратит. Эх, жаль, что ему сейчас нельзя домой.
— Сиплый! — окликнул он разбирающего свою добычу пирата. — Сколько стоит проезд до Франции?
— До Франции? — переспросил тот. — Это смотря на каком корабле. Тысячу, две. Может, три. Не знаю точно.
Да-а. Криво усмехнувшись, Рене спрятал мешочек в карман. Разбогател, нечего сказать. Сложив все свои новые пожитки в одну кучу, Рене уселся возле борта и принялся наблюдать за Сиплым.
Его матлот тоже получил свои триста монет плюс пистолет, небольшую, но очень хорошую подзорную трубу, три ножа в богато украшенных ножнах и коричневые шерстяные штаны. С этими штанами вышел небольшой казус. Хвост, который теперь постоянно вертелся возле Рене и Сиплого, решил в очередной раз подколоть последнего и совершенно серьезным голосом принялся рассказывать анекдот про одного очень храброго капитана, который сдуру набрал себе в команду сплошной молодняк.
— …И вдруг на горизонте показался пиратский корабль, — вдохновенно вещал Хвост. — Команда тут же сбилась в кучу и начала прощаться с жизнью, но смелый капитан вышел на палубу и мужественно приказал старпому: «Принеси мне мою красную рубаху!» После этого он повел свою команду в бой, и они отбились от пиратов. На следующий день на них напали два пиратских корабля, и снова капитан приказал принести ему красную рубаху, потом повел команду в бой, и они опять отбились от пиратов. После боя матросы наконец-то отважились спросить у капитана, зачем ему в бою красная рубаха. Тот спокойно ответил, что она ему нужна из-за того, что на ней не видно пятен крови. И если его вдруг ранят, то команда не потеряет мужества и продолжит отбиваться от противника. Матросы восхитились его мудростью, но в этот момент впередсмотрящий закричал, что видит на горизонте десять пиратских кораблей. Вся команда с надеждой посмотрела на капитана, и тот храбро приказал старпому: «Принеси мне мою красную рубаху… и коричневые штаны!»
Рене покатился со смеху, а Сиплый, побагровев, взревел:
— Ты на что это намекаешь, акулий потрох? — И со всей силы залепил ему в ухо.
Хвосту досталось бы и еще, если бы Рене не встал между ними, крича:
— Это шутка, Жан, не сердись, это просто анекдот!
Бешенство с Сиплого снова как рукой сняло. Хвост, держась рукой за стремительно распухающее ухо, обиженно посмотрел на него, зло сплюнул, повернулся и пошел прочь.
— Ладно, не обижайся, Хвост, — добродушно просипел вслед ему Сиплый. — Ты в следующий раз предупреждай, когда шутить будешь, чтоб я тебе зубы не пересчитал, и все нормально будет.
На месте Хвоста Рене лишний раз подумал бы, возвращаться или нет, потому что, судя по всему, над своим языком он также был не властен, как и Сиплый над своим чувством юмора, однако Хвост вернулся и снова уселся рядом с ними на палубе, разглядывая полученные трофеи.
