Десятки вспышек сверкнули вдоль её корпуса. Прогремел залп и целая стая ядер провыла над кормой “Зефира”.
— Мазилы чертовы! — насмешливо крикнул кто-то из матросов.
Еще кто-то рассмеялся, и тут же град оскорблений посыпался на португальских пушкарей. Обзывали их свинопасами и недоучками, канальями и засранцами, не щадя и более жестких эпитетов по адресу их самих и их предков.
Тем временем Мартен вновь повернул на юг, и сразу после этого-на юго-запад, в самое время, чтобы избежать очередного залпа, поднявшего высокие фонтаны воды в ста ярдах от борта “Зефира”. Это был, кстати, последний залп, которого стоило опасаться. Беспорядочная стрельба, которая за этим последовала, вызвала только громкий смех команды. Ядра не долетали, вся португальская флотилия, разбросанная по морю, оставалась все дальше позади, а “Зефир” летел по волнам под ликующие крики.
Когда на палубе появился Томаш Поцеха, Мартен первый схватил его в объятия и расцеловал в обе щеки. Того хлопали по плечам, трясли за руки, тормошили со всех сторон и превозносили до небес.
Бельмон наблюдал за всем этим с усмешкой, но в конце концов сам тоже пожал узловатую ладонь главного боцмана, который слова сказать не мог от возбуждения.
Ян сиял от удовольствия. Его многочасовая молчаливая сдержанность разрядилась теперь необычным многословием.
— Вот что я называю настоящей жизнью, — повторял он, хвалясь перед Бельмоном каждой деталью удачного приключения. — Мы показали этим крысам, на что способны! Будут меня помнить! Скажи сам, разве это игра не лучше, чем монте? Ты выиграл у меня немного золота, которое и так утекло бы у меня между пальцев, я же выиграл славу!
— Об одном только жалею, — это уже позднее, когда они вдвоем сидели за завтраком. — Жаль, что эта португальская кукла и её почтенный отец не видели, как расправились мы с их семью кораблями, которые собирались нас прикончить-из избытка благодарности наверно! Много бы я дал, чтобы могли увидеть хотя бы только этот единственный залп Поцехи.
— Ну уж это они точно видели, — возразил Бельмон. — Убежден, что любовались всем со скал да Рока; с того места, где развели огонь. Ручаюсь, что не сделали ни шагу дальше.
— Ты прав! — воскликнул Мартен. — Должны были видеть! О, друг мой, полагаю, что стоит выпить ещё по бокалу вина по этому случаю.
Шевалье де Бельмон думал точно также.
Глава VII
Встреча “Зефира” с “Ибексом” и “Кастро верде” должна была по уговору между Мартеном и Уайтом произойти к северу от Азорских островов, на расстоянии нескольких миль от восточного побережья острова Санта Мария. Однако уже на следующее утро матрос, дежуривший на марсе фок-мачты заметил оба корабля, лавировавшие против ветра, а часом позже “Зефир” их нагнал.
Пришлось взять на гитовы часть парусов, чтобы хоть немного приспособиться к скорости призового судна, после чего опять началась монотонная лавировка-то левым, то правым галсом-курсом на Англию.
Шевалье де Бельмон ещё раз попытался склонить Мартена к игре в монте, но Ян решительно отказался.
— Мы играли на твой пистолет, — сказал он. — Я его выиграл и не хочу рисковать его утратить. Ты тоже выиграл у меня все, что только мог. На что же ещё нам играть?
— Хотя бы на часть моего выигрыша, — возразил Бельмон. — Ведь можно подумать, что я тебя просто ограбил.
Мартен легкомысленно махнул рукой.
— Не преувеличивай. Мне остался “Зефир”. Пока я им командую, больше мне ничего не надо. Сам видел, в боях мне везет куда больше, чем в карты. Отыграюсь на испанцах, а не на тебе.
Бельмон почувствовал себя задетым таким ответом.
— Ты же не думаешь, что я выиграл в карты “Аррандору” и все то золото, что вместе с ней пошло на дно? — спросил он.
Мартен покоился на него.
— Я не хотел тебя обидеть! — воскликнул он. — Хотел только сказать, что предпочел бы вместе с тобой захватывать испанские суда, чем играть в монте.
Шевалье де Бельмон, казалось, взвешивал его слова.
— Крупнейшие сокровища Испании далековато отсюда, — задумчиво протянул он. — Там, откуда вернулся Френсис Дрейк. Если на это отважиться…
— Нет такого, на что бы я не отважился! — прервал его Мартен. — Говори!
И Бельмон заговорил, и по мере того, как он разворачивал перед Мартеном картину великой экспедиции, сам постепенно распалялся.
Он рассказывал о несчитанных богатствах Новой Кастилии и Новой Испании, о золотых и серебряных приисках в Потоси, Закатекас и Вета мадре, о неисчислимых стадах скота, пасущегося на равнинах и в предгорьях, о садах и виноградниках, дающих вкуснейшие плоды, о жирных землях, на которых дважды в год убирают пшеницу и рожь, сахарный тростник и хлопок. Описывал цветущие острова и города, роскошью которых наслаждался: Дезирада, Доминика, Гваделупа, Пуэрто-Рико, Гаити, Куба и Ямайка… Изабелла, Санто-Доминго и Сан-Антонио; Вера Крус и Тлаксали, Тумбез, Сан Мигель и Лима. И прежде всего Мехико с его дворцами и соборами, где алтари и подсвечники литого серебра и кованые решетки перед алтарями из серебра и золота.
Рассказывал о дворах вицекоролей, богатства и власть которых превосходили богатства и могущество многих монархов Европы; о сворах “гачупинос” — испанских чиновников, кабальерос, коррехидоров и алкальдов, правящих креолами и безжалостно их обирающих, в то время как креолы в свою очередь не стесняясь грабили своих подданных-индейцев и негров-невольников, трудившихся на ранчо и гасиендах; о законах и высшем духовенстве, в руках которого находились колоссальные капиталы, обращаемые не только на украшение соборов, но прежде всего на ростовщические займы и спекуляции; о сокровищах, накопленных в монастырях, о роскошной жизни епископов и приоров…
— Лишь ничтожная часть этих богатств ежегодно попадает в казну Филипа II, — мимоходом заметил он. — Крошки от доходов светских вельмож, латифундистов и владельцев приисков, сборщиков налогов, таможенников, торговцев и плантаторов. Светских, я подчеркиваю, ибо доходы церкви не облагаются никакими налогами.
— Но Золотой Флот… — начал Мартен, но Бельмон прервал его на полуслове.
— Золотой Флот, по сути дела, флот скорее серебряный, — сказал он. — Но и серебро — достаточно ценная вещь, чтобы стать желанной добычей, тем более что как правило оно густо украшено золотом и драгоценными камнями. Потому только раз в году, обычно в феврале, громадный конвой грузовых судов под охраной военных кораблей отправляется в Испанию, везя королю его долю. Каждое из этих судов стоит куда больше, чем “Кастро верде”, и все равно это только крохи.
— Королевским галеонам и каравеллам приходится нелегко с их охраной, — продолжал он. — Золотой флот медленно плывет от порта к порту. Так, например, плавание из Вера Крус или Панамы до Ла Хабаны на Кубе длится иногда шесть недель и более. А по дороге, у полуострова Кампече, между мелкими островками и дальше-у берегов Флориды и среди многочисленных, почти безлюдных Багамских островов-поджидают их корабли корсаров.“Аррандоре” тоже досталось там королевского серебра и золота-иронично улыбнулся он. — Но что это в сравнении с добычей какого-нибудь Дрейка или Хоукинса? Они грабили целые города! Целые провинции!
У Мартена заблестели глаза.
— И я бы мог, — заявил он. — Будь у меня проводник.
— Не сомневаюсь, — буркнул Бельмон больше про себя. — Я знаю такую бухту, — медленно продолжал он, глядя куда-то в пространство над головой Мартена, — такую бухту, о которой не ведают ни испанцы, ни их противники. А если б даже и узнали о её существовании, добраться туда не сумеют.
Умолк, словно сомневаясь, говорить ли дальше. Взглянул Мартену прямо в глаза и вдруг оживился, видно приняв решение.
— Послушай, — начал, склонившись к нему. — Я оказал когда-то важную услугу одному индейскому вождю. Зовут его Квиче, Квиче-Мудрец. Речь шла ни больше, ни меньше как о царстве. О царстве самом земном, естественно, не о том, которое обещают нам попы в обмен на жизнь праведную, умервщление плоти, молитвы и исповеди. Речь шла о королевстве, весьма недурном к тому же: примерно равном размером Фландрии. Край этот лежит к северу от испанской провинции Тамаулипас, в северо-западном углу Мексиканского залива и вдоль реки Амаха, от которой берет свое название.
