Несмотря на то что судно находилось в двух кабельтовых, несмотря на свист ветра, похожий на раскат грома, удар носовой части «Дефенцера» о поверхность воды едва не оглушил моряков. Прошла вечность, а «Дефендер» уходил все глубже в кипящую белой пеной пучину... Вот уже один мостик остался над водой.
Сколько времени авианосец летел стрелой, вонзаясь в глубины Ледовитого океана, впоследствии не мог сказать никто. Наконец невероятно медленно, с адским усилием корабль выбрался на поверхность моря. С палубы его стекали каскады воды. И тут взорам предстало невероятное, невиданное никогда и нигде прежде зрелище. Под весом несчетных тысяч тонн воды открытую часть взлетной палубы сорвало со стоек и загнуло назад, чуть не до самого мостика, в виде исполинской буквы "и". Зрелище это способно было лишить разума любого человека, потрясти его, отнять дар речи. Любого — только не Капкового мальчика. Реакция его была достойной события.
— Клянусь честью! — произнес он задумчиво. — Картина поистине необычная.
Еще одна такая волна, еще один такой сокрушительный удар, и «Дефендеру» был бы конец. Самые лучшие корабли, самые горделивые, могучие суда изготовлены всего лишь из тонких, невероятно тонких листов металла. А искореженный, изуродованный металл корпуса «Дефендера» еще одной подобной нагрузки не выдержал бы ни за что.
Таких ударов более не последовало. То прошла шальная волна — одно из тех могучих, необъяснимых содроганий моря, которые, слава Всевышнему, возникают раз в кои-то веки, когда Природе вздумается показать человеку — этому дерзкому, самонадеянному существу, — сколь он слаб и ничтожен... Таких волн больше не последовало, и около пяти часов, хотя до земли оставалось еще восемьдесят миль, эскадра, зайдя за мыс полуострова Ланганес, оказалась более-менее защищенной от волнения.
Командир «Дефендера» время от времени посылал адмиралу депеши, видно, находя в этом занятии удовольствие. На корабле, дескать, сильная течь, но он справляется, спасибо. Современные взлетные палубы в виде буквы "и" представляют собой значительный шаг вперед в области кораблестроения и нынче в моде. Конструкторам плоских палуб недоставало воображения, а как считает адмирал? Дескать, вертикальный тип палубы является прекрасной защитой от непогоды и при попутном ветре может вполне заменить парус. Получив от командира «Дефендера» последнее сообщение, где тот опасался, что самолегам теперь будет трудно взлетать, вконец издерганный Тиндалл, потеряв терпение, послал ему такую многоэтажную депешу, что всякая связь с авианосцем тотчас оборвалась.
В шесть часов без малого эскадра легла в дрейф под прикрытием находившегося в двух милях полуострова Ланганес. Ланганес невысок, и поэтому все еще усиливавшийся ветер, почти не встречая препятствий, обрушивался на бухту. Но по сравнению с тем, что творилось час назад, море было гораздо спокойнее, хотя корабли все еще сильно трепало. Крейсера и корабли охранения, за исключением «Портпатрика» и «Гэннета», пришвартовавшись к авианосцам, приняли на борт грузовые шланги для перекачки топлива. После долгих размышлений Тиндалл пришел к заключению, что «Портпатрик» и «Гэннет» будут лишь обузой для эскадры, и решил придать их поврежденному авианосцу для сопровождения его в Скапа-Флоу.
Ощущавшееся почти физически, как некое живое существо, в кубриках и кают-компании «Улисса» повисло изнурение. Позади еще одна бессонная ночь, еще одни сутки; люди не знали покоя, а отдых был невозможен. С рассеянным видом моряки выслушали сообщение по трансляции о том, что, когда шторм поутихнет, «Дефендеру», «Портпатрику» и «Гэннету» следует вернуться в Скапа-Флоу. Уже шести кораблей недосчитывалась эскадра. Она лишилась половины авианосцев. В строю оставалось всего восемь единиц.
Неудивительно, что матросам было не по себе, их словно оставляли на произвол судьбы, как сказал Райли, бросали на съедение волкам.
Но, как ни странно, моряки еще не озлобились вконец; удивительное дело, они не восставали, правда, лишь в силу своей пассивности и послушания. Брукс видел это оцепенение чувства, это противоестественное отсутствие реакции и терялся в догадках. Возможно, это маразм, самая низшая точка, достигнув которой, больной ум больного человека совершенно перестает функционировать, окончательное торможение всякого животного и человеческого начала. Возможно, то был последний предел апатии. Старый доктор понимал: все это объяснимо, более того, неизбежно... И все-таки какая-то интуиция, седьмое чувство исподволь твердили ему: здесь что-то не так, однако разум Брукса был слишком утомлен, чтобы понять, в чем же дело.
Скорее всего, это апатия. В тот вечер на какое-то мгновение экипаж корабля охватила волна раскаленного добела гнева. И гнева справедливого — это признавал даже сам командир корабля, но руки у него были связаны.
Вот как все началось. Во время очередного вечернего осмотра оказалось, что на нижнем рее, по-видимому обледенев, не горят боевые огни.
Ослепительно белый из-за толстого слоя льда и снега, покрывавшего его, нижний рей находился на головокружительной восемнадцатиметровой высоте над палубой, в двадцати четырех метрах выше ватерлинии. Лампы боевых огней висели над ноками рея; чтобы там работать, следовало или сесть верхом на рей — положение крайне неудобное для работы, поскольку сверху привинчена тяжелая стальная антенна радиопередатчика, — или же забраться в беседку, подвесив ее к вето. Сама по себе работа эта была не из легких. Выполнить ее требовалось в самый сжатый срок, в тот же самый вечер, поскольку ремонтные работы помешали бы поддерживать связь по радио. Вначале полагалось извлечь рассчитанные на 3000 вольт стальные предохранители, разрывавшие цепь, и оставить их у вахтенного офицера до окончания работы. Сложную, тонкую эту операцию пришлось бы осуществить на морозе, да еще на скользком, гладком, как стекло, рее. Причем в то время, как мачта «Улисса» описывала дугу в тридцать градусов. Работа предстояла ие просто трудная, а чрезвычайно опасная.
Маршалл, минный офицер, не решился дослать на рей вахтенного матроса, довольно пожилого и грузного резервиста, давно забывшего, как лазать ие мачтам. Маршалл вызвал добровольцев. По воле случая, выбор его пал на Ральстона.
На все ушло полчаса: двадцать минут на то, чтобы забраться на мачту, подползти к ноку рея, приладить беседку и привязать страховочный трос, и десять минут — на ремонт. Задолго до того, как Ральстон закончил работу, на палубу высыпала сотня или две усталых моряков. Лишив себя сна и ужина, ежась от пронизывающего ветра, они с восхищением наблюдали за смельчаком.
