Китаец быстро-быстро заговорил:
— Сдластвуй, Максима. Твоя моя знай.
Журба вынул изо рта трубку, почесал мундштуком небритую щеку.
Знакомый, что ли?
Моя Ли Ти-сян... — улыбался китаец, часто кивая головой.
— Фу ты!.. Лешка! — в свою очередь обрадовался Журба, хотя смутно помнил китайца. — Не узнал я тебя. Выходит, и ты здесь?
— Моя здеся, — еще быстрее закивал китаец. — Твоя какой пароход ходи?
— На мели сижу, Лешка, — помрачнел Журба. — А ты?
— Моя работа нет, — и он горестно покачал головой.
Моряк понял, что китаец такой же одинокий, бездомный человек, как и он. Журбавспомнил, что с Ли Ти-сяном они плавали на шхуне. Китаец был коком. После кораблекрушения судьба развела их в разные стороны, и вот они вновь встретились.
Было видно, что Ли Ти-сян особенно рад встрече. Журба вспомнил, что китаец вкусно готовил.
— Добрые ты, Лешка, манты[8]
Манты — китайское блюдо, род пельменей варил.
Он не замечал, что Ли смотрит на него внимательными, умными глазами. Это был взгляд человека, много пережившего и повидавшего. Осунувшееся лицо Журбы, пересохшие губы, лихорадочный блеск глаз — все говорило Ли Ти-сяну о том, что его друг находится не в блестящем положении.
— Ходи мало-мало кушать, — снова заулыбался китаец и сделал приглашающий жест в сторону ресторана. — Моя шибко хочу кушать. Мало-мало сиди, говори...
Журба качнул головой.
— С деньгами, Лешка, туговато. Остатки на табачок да на ночлег берегу. Ли Ти-сян быстро, стараясь не обидеть моряка, проговорил:
Моя твоя угощай... Моя чена ю![9]
Ч е н а ю (кит.)— деньги есть
Нет, браток, не дело переходить на твои харчи. — Максим подумал: «Не хватало еще, чтоб я тебя объедал. У самого, наверное, грошей не больше моего».
Моя твоя шибко проси ходи, — прижав руки к груди и низко наклонившись, повторил китаец, и в его голосе зазвучали такие умоляющие нотки, что Журба смутился:
Ну, спасибо, друг!
Они вошли в маленький коридор с заплеванным полом. Гардероб не работал, и моряки прошли в полутемный зал с низким прогнувшимся потолком, который поддерживали деревянные колонны. Гул голосов, звон посуды, обрывки песен и ругань — все это мешалось в синеватом кухонном чаду.
Найдя в углу у окна, выходящего в сторону гавани, свободный столик, друзья сели. Журба сдвинул на затылок фуражку, открыв начинающие редеть и поблескивающие сединой каштановые волосы. Ли Ти-сян снял шапку. Его черные блестящие волосы были гладко зачесаны назад и на затылке переходили в косу с вплетенной красной ленточкой. Лицо с выдающимися скулами было гладким, без единой морщинки. Только по губам и глазам можно было догадаться, что китаец примерно ровесник Журбе: он, как и все коренные жители Азии, медленно старел лицом.
Чего твоя буду кушай? — Ли Ти-сян достал из-за ворота кацавейки грязный узелок. Развязав его, он склонился над небольшой стопкой медных и серебряных монет. «Все его богатство, — мелькнуло у Журбы. — Жалкие гроши, а готов отдать». Он осторожно отодвинул руку Ли Ти-сяна, закрыл монеты углом затасканного платка.
Убери свои чены.
Чего твоя? — с удивлением спросил Ли Ти-сян, не понимая движения Журбы. — Моя считай, сколько тебе надо сулен тю[10]
Сулен тю — русская водка (кит.). покупай.
Водки пить не будем, Лешка, — Журба почувствовал, как затуманились его глаза. — На нее. ты знаешь, я небольшой охотник.
Моряк пододвинул монеты Ли Ти-сяна, который все еще не понимал его.
Спрячь!
Моя твоя угощай! — воскликнул китаец, и его лицо стало сердитым.
Журба достал свои деньги.
— Вот сначала эти проживем, а потом твои. Компания у нас будет, согласен?
Ли Ти-сян посмотрел на мятую бумажку, улыбнулся.
Твоя одинаково моя?..
Правильно, — Журба кивнул и торопливо вскрыл пачку английского табака, который принес официант. Пер вые затяжки он делал, ни о чем не думая, ничего не слыша, весь отдаваясь наслаждению. Только когда трубка была выкурена и немного закружилась голова, Журба принялся за борщ. Оба моряка ели быстро, лишь изредка переговариваясь.
Из скупых слов Ли Ти-сяна Журба узнал, что китаец все это время плавал коком на грузовых и промысловых судах. Он даже побывал в Южной Америке на каком-то чилийском китобойном судне и все пытался поподробнее об этом рассказать: широко разводил руки в стороны, показывая, какого большого кита они промышляли. Но Журба рассеянно слушал Ли Ти-сяна.
Раскуривая вторую трубку, он думал о том, что даже табак здесь, на полуострове, иностранный, английский... Когда же все станет своим? Когда эти товары он, Журба, будет доставлять из Одессы, Херсона, Ростова, Петрограда?..
Сильный пароходный гудок прокатился над гаванью и ворвался в ресторан. Сразу оборвались разговоры, стук посуды, только пьяный матрос за соседним столиком бормотал какую-то песню. Все прислушались: второй, третий! К ним присоединилось еще несколько, и скоро тревожный хор низких гудков зазвучал над притихшим городом.
Тревога! — раздался чей-то испуганный голос. Люди вскочили с мест и, опрокидывая стулья, роняя посуду, ринулись к окнам. На плечи Журбы и Ли Ти-сяна, которые при первых гудках припали к своему окну, навалилось несколько человек. Слышалось чье-то тяжелое дыхание, каждый кричал свое.
Эскадра входит! Может, американцы?
Держись, братва, снова смена власти!
Не паникуй, больше никто к нам не сунется, — вмешался более трезвый голос. — Всем по морде надавали еще синяки не сошли!
— Граждане! Дредноут и миноносцы входят под флагом Лиги наций, — истошно завопил человечек в драной шинели. — Петропавловск будет международным открытым портом!
— Заткни свое хайло! — подступил к нему моряк в бушлате и бескозырке без ленточки. — Камчатка наша, советская!
В гавань входил большой грузовой пароход без каких-либо признаков вооружения. За ним в кильватер вытянулось пять маленьких судов, на каждом — силуэт небольшой короткоствольной пушки, затянутой брезентом.
Журба пытался разглядеть флаги, но не мог...
В памяти всплыли недавние годы борьбы с белогвардейцами и интервентами, когда с судов высаживались десанты, когда жерла орудий угрожающе смотрели на город, а власти менялись чаще, чем капризная морская погода.
Друзья вышли из ресторана и в общем людском потоке направились в порт. Здесь они узнали, что на Камчатку прибыла норвежская китобойная флотилия «Вега», которая будет вести промысел у Камчатского и Чукотского побережья по предоставленной Советским правительством концессии. Тут же прошел слух, что флотилии понадобятся рабочие и матросы. Упорно, с надеждой, переходящей в уверенность, эту весть повторяли все, кто оказался в таком же положении, как Журба и Ли Ти-сян.
