Он писал: «Сегодня я встретил капеллана. Довольно общительный человек, и начитанный. Не очень чуткий, но, возможно, это можно списать на избыток энтузиазма. А может, ему трудно оценить самого себя со стороны. Он нервный, до болезненности, явный недостаток самообладания. Впрочем, может, его занимала предстоящая служба. Я чувствую к нему симпатию, будь мы на берегу, я бы продолжил знакомство. Ну, а в море у нас просто нет иного выхода.»
Далее Стивен продолжил запись описанием своих собственных симптомов: улучшился аппетит, чувство неутоленного желания уменьшилось, кризис расставания, похоже, позади. «Но так попасться, и такому старому другу! Те две винчестерские кварты из сундучка мистера Симпсона — это опасность, или залог безопасности, доказательство решительности и освобождения?» Стивен задумался, погрузившись глубоко в себя, его губы сжались, голова склонилась набок, а глаза расширились, невидящий взгляд остановился на футляр виолончели.
В таком виде его застал посланный гардемарин, после долгого громкого стука (безрезультатного) открывший дверь.
— Надеюсь, я не побеспокоил вас, сэр, но капитан думает, что вам было бы желательно присутствовать на похоронах.
— Благодарю, благодарю, мистер…, мистер Байрон, не так ли? — Стивен поднял фонарь, осветив лицо молодого человека. — Я поднимусь сейчас же.
Квартердека Стивен достиг, когда прозвучали последние слова и раздались четыре всплеска: врач, суперинтендант и два заключенных — единственные известные ему случаи смерти от морской болезни. «Хотя, — сказал доктор позже мистеру Мартину, — частичная асфиксия, истощение, хилое телосложение и длительное заключение тоже внесли свой вклад».
В вахтенном журнале «Леопарда» не было места резонерству и комментариям, там фиксировались только факты:
«Вторник, 22-е. Ветер Ю-В. Курс Ю-З27. Пройдено 45. Место 45гр40»C 10гр11» З, мыс Финистерре на Ю-В, 12 лиг. Свежий ветер, ясно. Экипаж на работах. В 5 тела Вильяма Симпсона, Джона Александера, Роберта Смита и Эдварда Марно преданы морю. Укреплены футоксы под грот-мачтой. Забили бычка на 522 фунта».
В свою очередь, капитан в очередном письме к жене был максимально сдержан: «ничто так не отрезвляет команду, как похороны».
Этим вечером не проказили гардемарины, что также было неплохо, ибо мало радости капитану, когда юнцы, впервые вышедшие в море, и имеющие смутное понятие о безопасности, устраивают гонки, взбираясь на мачты и скользя по бакштагам в бурную погоду. Мальчишка Бойл заставил сердце капитана взлететь к самой глотке, когда на мертвой зыби Канала попытался добраться до грота-галса, когда корабль плясал, как норовистая лошадь.
«У меня их целый десяток, — писал Джек, — и это превращает меня в сумасшедшую клушу, ведь я отвечаю за них перед родителями. Не то, чтоб большинству из них грозило что-нибудь страшнее побоев. Мальчишка, которого я поставил капитанским вестовым, скажем — форменный маленький злодей. Я уже запретил выдачу ему грога, и есть еще парочка среди старших, племяннички людей, которым я обязан — так они первые подонки и последние среди тех, кого я бы хотел видеть на моем квартердеке. Но, возвращаясь к похоронам. Мистер Фишер, капеллан, провел службу в весьма достойной манере, что понравилось всему экипажу, и, хотя я не люблю священников на борту, мне кажется, мы бы сделали все куда хуже. Он джентльмен, кажется, он хорошо осознает свой долг, и сейчас разбирается с арестантами в форпике вместе с несчастным Стивеном. Что до Стивена, то он стал дьявольски раздражителен, и, боюсь, ему далековато до счастья. Тут на борту есть женщина-осужденная, очень похожа на Дайану, и, мне кажется, воспоминания причиняют ему боль: он заявил, что никакого сходства не видит, и перевел разговор на свои дела. Поразительная молодая женщина, и, несомненно, важная персона: содержится отдельно, имеет служанку, в то время как остальные, помоги им Господи, живут и питаются в дыре, куда мы бы и свиней не запихнули. Но сейчас у нас хорошая погода сменила шторм, и установился юго-восточный ветер, о котором я молился. Дорогой мой «Леопард» показал себя остойчивым и весьма мореходным. Как я уже писал, мы сейчас имеем ветер на один румб в корму, и он уже выжимает свои девять миль в час, с самого утра. В таком случае (я думаю, ветер будет держаться все в той же четверти), мы достигнем Мадейры за две недели, даже учитывая снос. И Стивен получит солнце, купание, своих диковинных пауков — и взбодрится. Дорогая, ночью я думал о дренажных канавах в конюшне, и я прошу тебя наказать мистеру Хорриджу, чтобы он убедился, что они достаточно глубоки и выложены кирпичом».
Джек был прав и относительно грусти, порождаемой похоронной службой, и относительно низменной природы некоторых юных джентльменов, но вот про инспекцию осужденных он ошибался. Вид вздымающихся и падающих атлантических валов губительно подействовал на самочувствие мистера Фишера, и хотя, путем самоотверженных усилий он смог довести до конца службу, тотчас после он извинился и удалился: инспекцию Стивен провел в одиночестве. Сейчас доктор стоял прямо над головой капитана, на юте, разговаривал с первым лейтенантом и курил сигару.
— Этот молодой человек, который был на обеде, Байрон. Он что, родственник поэта?
— Поэта, доктор?
— Именно. Знаменитого лорда Байрона.
— А, так вы про адмирала? Да, не то внук, не то внучатый племянник.
— Адмирала, Том?
— Ну да. Знаменитый лорд Байрон. Его еще зовут Штормовой Джек. Его любой на флоте знает, знаменитость! Мой дед ходил с ним, еще когда он был гардемарином, а потом, снова, когда он уже был адмиралом, а дед — боцманом, на «Индефатигейбле». Им многое пришлось пережить в Чили, когда «Вэджер» потерпел крушение. А как любил хороший бой! Почти как наш капитан Джек. Вокруг только треск стоит, а ему хоть бы хны — только смеется. Но вот что он еще и стишки пописывает — этого я не знал. Я из за историй про него и пошел в море, дед особенно любил рассказывать о кораблекрушении.
Стивен читал отчет о крушении «Вэджера» в холодных штормовых неисследованных водах Чилийского архипелага.
— Но разве это не было ужаснейшее кораблекрушение? Это ведь не «Кифарея» — с коралловыми пляжами, пальмами и смуглыми девами, как из рога изобилия. Да и запасов Крузо им в руки не попалось. Как я слышал, им пришлось есть печень утопленников.
— В точку, сэр, неприятное было времечко, как говаривал дед. Но он любил оглянуться назад и поразмышлять над случившимся. Такой был он человек, мыслящий, хотя ничего не учил кроме азбуки да трех действий арифметики. И он любил поразмышлять о кораблекрушениях. Он за свой век пережил их семь, и говорил, что человека не узнаешь, пока не побываешь с ним в кораблекрушении. Его даже веселило: видеть, как что-то держится, когда все разлетается вдребезги. Дисциплина первой летит за борт, даже в действительно хороших экипажах, бывалые марсовые и даже мичмана рвутся к винным запасам и зверски напиваются, на приказы плюют, грабят каюты, наряжаются как майский шест, дерутся, грозят офицерам, кидаются толпой в шлюпки и топят их, как ополоумевшие салаги.
