Ознакомительная версия.
По многим причинам такая пиратская экспансия была чрезвычайно выгодна державам – конкурентам Испании. И Англия, и Франция, и Нидерланды часто вели с Испанией войны, но в силу взаимного соперничества этих держав им не удавалось завершать успешные боевые операции отторжением сколько-нибудь крупных владений испанской короны.
Кроме того, в периоды порой довольно длительных пауз между очередными войнами эти державы волей-неволей вынуждены были воздерживаться от территориальных захватов.
Однако на пиратов нормы международного права и правила дипломатической игры не распространялись. Англия могла лет десять или пятнадцать жить в мире с Испанией, но английские пираты при тайном попустительстве британских властей невозбранно нарушали границы испанской колониальной империи, пускали ко дну испанские суда и захватывали большие и малые острова в антильских морях.
В итоге к 1660 году частично в результате поражений, понесенных в войнах с Англией, Францией и Нидерландами, частично по причине пиратских набегов и захватов Испания утратила почти все свои островные владения в Карибском море. Во власти испанской державы осталось в сущности лишь два острова – Куба и Пуэрто-Рико. На Эспаньоле, этой жемчужине испанской короны, кое-где все еще стояли испанские гарнизоны, но все внутренние области острова и большая часть его западного побережья попали в цепкие руки пиратов.
В 1639 году французские пираты захватили островок Тортугу, лежащий у северных берегов Эспаньолы, у самого входа в Багамский канал. Тортуга стала важнейшей пиратской базой в Карибском бассейне. Внутренние же районы Эспаньолы превратились в огромную пиратскую ферму. Охотники и скотоводы Эспаньолы вели заготовку мяса для пиратских флотилий. Без солонины с острова Эспаньола пиратам и война была бы не в войну. На местном наречии (пираты говорили на странном англо-франко-голландском жаргоне) солонина называлась буканом, и пираты, постоянные ее потребители, присвоили себе кличку буканьеров[7].
Пиратские гнезда, не всегда, впрочем, постоянные, были также на острове Санта-Каталина (Провиденс), у берегов Центральной Америки, на острове Невис (Малые Антильские острова), а с 1655 года, после того как Англия захватила у Испании Ямайку, этот большой остров стал, пожалуй, еще более важной пиратской базой, чем Тортуга.
Во всех этих пиратских «республиках» во второй половине XVII века обитало тысяч двадцать-тридцать буканьеров, и приток новых поселенцев возрастал на протяжении всей этой эпохи.
Пиратские и полупиратские острова лежали по соседству с английскими, французскими и голландскими колониями, которые в 20–50 годах XVII века возникли на Малых Антильских островах и на Ямайке.
Эти англо-франко-голландские острова превратились в сплошную сахарную плантацию. Король-сахар вытеснил все прочие тропические культуры, а его победное шествие сопровождалось стремительным ростом плантационного хозяйства, основанного на рабском труде[8].
Главная английская сахарная колония – остров Барбадос – в 1645 году насчитывала свыше одиннадцати тысяч мелких белых фермеров и пять тысяч восемьсот негров-рабов. А в 1667 году здесь было 745 крупных плантаторов и 82 000 рабов.
Разоренные белые фермеры уходили к пиратам на Тортугу и Эспаньолу, туда же бежали со «сладкой каторги» черные и белые рабы. Поэтому национальный состав в пиратских поселениях был очень пестрым. Преобладали англичане и французы, часто попадались голландцы, довольно много было негров и мулатов.
Буканьерская вольница осела в непосредственной близости от сахарных колоний, однако сколько-нибудь серьезной опасности для колониальных властей и плантаторов пираты не представляли.
Организаторы пиратского промысла направляли кипучую энергию этой вольницы отнюдь не на освободительную борьбу против сахарных магнатов. При поддержке английских, французских и голландских губернаторов сахарных островов пиратские боссы вели охоту на корабли Золотого флота, попутно опустошая прибрежные селения в испанских владениях.
Такое направление пиратского промысла было крайне выгодно и губернаторам, и высоким властям в Париже, Лондоне и Гааге, и английским, голландским и французским купцам и банкирам, прямо или косвенно связанным с пиратскими вожаками.
Действия пиратов ослабляли испанскую колониальную империю, расшатывали ее устои и приносили немалые барыши людям большого бизнеса.
Своего апогея эта деятельность достигла в 60-70-х годах XVII века, то есть именно в ту пору, когда Эксквемелин посетил их главные базы.
Пираты так основательно оседлали антильские морские пути, что порой совершенно прерывали сношения Испании с Кубой, Мексикой и Южной Америкой. Так, о смерти короля Филиппа IV его заморские подданные в 1665 году узнали спустя семь месяцев после того, как прах венценосца был похоронен в Эскуриале.
Порой Золотой флот так и не доходил до берегов Испании – пираты, выхватывая из этой армады свои жертвы, уничтожали ее по частям. А такие операции удавались им отлично. На берегах Тортуги, близ мелких островов у южного побережья Кубы, в Багамском канале у пиратов было множество тайных убежищ, и там они устраивали засады, а из этих засад совершали быстрые набеги на длинные, неповоротливые и трудноуправляемые караваны Золотого флота.
У Эксквемелина подобного рода операции описаны превосходно, со знанием дела.
60-е и 70-е годы XVII века – этот, если можно так выразиться, эксквемелиновский этап в истории антильских пиратов – отмечены пиратскими акциями беспрецедентного масштаба и неслыханной дерзости. Набеги на испанские города, лежащие на Американском материке, приобретают в эту пору характер больших военных кампаний. Захват Маракайбо и Гибралтара (южноамериканского) сперва Олоне, а затем Морганом и особенно панамский поход Моргана – события чрезвычайно важные и знаменательные. По существу они явились свидетельством полного и трагического бессилия Испании и вопиющей бездарности испанских колониальных властей и испанских вое- и градоначальников.
Кампании эти Эксквемелин описывает великолепно, создавая у читателей зримое представление и об обстановке в Испанской Америке, и о боевой тактике наиболее выдающихся пиратских вожаков.
Пожалуй, только один-единственный раз последователям Олоне и Моргана удалась операция такого масштаба. В 1683 году фламандец Ван Хорн, посадив на свои корабли тысячу двести пиратов, предпринял набег на несметно богатый Веракрус и взял там добычу, не уступавшую панамским призам Моргана.
Но поход Ван Хорна относится уже к эпохе упадка пиратского промысла. В конце XVII века деятельность антильских пиратов начала внушать опасения Лондону, Версалю и Гааге. Мавр сделал свое дело: мощь испанской империи была подорвана окончательно и великие европейские державы не нуждались уже в услугах чернознаменных союзников. После Утрехтского мира (1713 г.), завершившего двенадцатилетнюю войну за испанское наследство, обстановка в Карибском море резко изменилась. Франция взяла на себя роль опекуна Испании, Англия, в том же Утрехте, обеспечила себе долю в испанском наследстве: она получила право «асьенто» – ввоза черных рабов в испанские владения и право на торговлю в некоторых гаванях Испанской Америки, и в частности в гавани Пуэрто-Бельо. Для реализации этих вырванных силой привилегий надо было ввести в русло избыточную энергию буканьеров и флибустьеров.
И многопушечные английские и французские фрегаты стали на стражу морских дорог Золотого флота. Пиратский промысел увял, и хотя и не угас окончательно, но златые дни панамской авантюры Моргана ушли в далекое и невозвратное прошлое.
Если обладателем псевдонима Эксквемелин действительно был голландский странствующий сочинитель Хендрик Смекс, то ему довелось дожить до поры заката антильского флибустьерства.
* * *
Мы уже отмечали, что книга Эксквемелина – исторический источник исключительной важности. Возвращаясь к этой «библии пиратской литературы», особо подчеркнем, что она отличается поразительной объективностью. В отличие от авторов последующих времен, подвизавшихся на поприще «пиратской» беллетристики, Эксквемелин не был романтиком.
И беспощадная ясность этой книги, предельно насыщенной богатейшей и тщательно выверенной информацией, позволяет истинной мерой оценить действия и помыслы антильских рыцарей наживы. Порой отчетливо и резко прорисовываются на страницах эксквемелиновской книги фигуры этих паладинов чистогана. Рок Бразилец, грубый, неотесанный, бешеный, словно фурия, герой дерзких набегов и диких кутежей, показан автором во всем его скотоподобии; так же остро и точно описан один из наиболее удачливых пиратов эксквемелиновского времени – Франсуа Олоне. Вот яркий штрих, который характеризует этого отважного изверга лучше многостраничных описаний: «Уж если начинал пытать Олоне и бедняга сразу не отвечал на вопросы, то этому пирату ничего не стоило разъять свою жертву на части, а напоследок слизать с сабли кровь». Этот же Олоне избирал для очередных набегов города, закрепленные наилучшим образом, ибо, чем крепче были стены обреченных на разорение городов, тем большую добычу можно было взять на их пепелище.
Ознакомительная версия.
