Западная часть у атолла была самой широкой — метров полтораста от берега океана до лагуны. Здесь пальмы росли гуще и прямей.
Я облюбовал место для своей палатки на берегу лагуны. По закопченным глыбам коралла было видно, что здесь останавливаются сборщики кокосовых орехов. Тут валялись несколько пустых банок из-под консервов, осколки бутылок. Довольно высокий берег и пальмы защищали это местечко от постоянно дующего ветра. Когда я вернулся за обрывком паруса, он уже высох и побелел от жаркого солнца и крупинок соли. Размочалив волокно кокосового ореха, я смел всю соль в кучку, ее оказалось очень мало, не больше наперстка. Но теперь я мог ее добывать сколько угодно, а ту, что собрал, ссыпал в обрывок парусины и спрятал в карман.
Перетащив парусину на облюбованное место, я ножом выкроил из нее полотнище для палатки, и, как и предполагал, у меня остался еще большой кусок, чтобы укрыться им ночью. На берегу, со стороны барьерного рифа, нашлось несколько палок, кусок веревки, все это помогло мне установить палатку. Из сухой морской травы и кокосового волокна получилась великолепная постель.
Оборудовав свое жилище, я собрал с десяток кокосовых орехов и сложил их возле палатки, затем стал исследовать лагуну. Вода в ней была так чиста и прозрачна, что я видел дно на большой глубине, солнце стояло над головой, и каждая водоросль и каждый коралловый куст были залиты ярким светом. В щелях между глыб застыли омары, высунув из своего укрытия полосатые усики. Пестрые, как бабочки, рыбки стайками вились возле огромных анемонов, похожих на яркие цветы, что-то склевывали с ветвей голубых кораллов, носились, как будто играли в пятнашки. Проплывали ярко-желтые рыбы, раскрашенные черными полосами, голубые, с желтыми головами и плавниками. Вот показался и знакомый — огромный окунь, мелочь метнулась под защиту коралловых ветвей, окунь, даже не взглянув на мелюзгу, подплыл к колонии морских ежей и стал обкусывать и выплевывать колючки с одного из них. Когда осталось круглое тельце без единой колючки, он его съел и принялся ощипывать другого ежа. Пронеслась золотистая макрель, потом показалось противное извивающееся существо, похожее на налима, только длиной метра в два. Проплыла акула с таким видом, будто ее совсем не интересует вся эта разнообразная живность.
Глядя на стаи рыб, я пожалел, что в кубрике «Ориона» остался мой берет, в подкладке которого было три рыболовных крючка. Но тут мне снова пришла мысль об остроге. На берегу я видел тонкий ствол бамбука с пучком желтых листьев на макушке — его принесло сюда течением с какого-то острова.
«Если его заострить, то выйдет подходящая острога», — размышлял я, направляясь к берегу океана. Когда, захватив ствол бамбука, я возвращался к палатке, то, не веря глазам, увидел на мокром песке следы больших подошв. Кто-то недавно прошел в ту часть атолла, где я выбрался из воды. Человек тоже ел улиток: раздавленные их домики валялись на песке. Я побежал по следу, стал кричать, но прибой на барьерном рифе заглушал мой голос. Скоро я потерял след. Человек вышел на сухой песок, и пассат успел заровнять его следы.
Но я ликовал. Теперь у меня был товарищ, вдвоем куда легче будет коротать дни на необитаемом острове. Я стал припоминать, у кого на шхуне были такие огромные ступни. У негра Чарльза? Да. Но тот на шхуне всегда ходил босиком и только в порту надевал гигантские лаковые туфли. Большая нога была и у рулевого Нильсена, высокого молчаливого человека с глазами на выкате; дядюшка Ван Дейк тоже носил сандалии чуть поменьше туфель Чарльза. Подойдя к каналу, соединяющему лагуну с океаном, и не найдя никого, я повернул назад и, наверное, часа два потратил на безуспешные поиски, обойдя весь атолл.
Когда я вернулся к своему жилищу, то увидел, что из палатки торчит пара босых ног, а на песке валяются желтые сандалии. Как хорошо я знал эти проклятые сандалии! Сколько раз человек, которому они принадлежали, бил меня ими по лицу…
Все эти часы, проведенные на острове, где-то в глубине души я надеялся, что дядюшка Ван Дейк тоже спасся и я встречусь с ним. И вот вместо доброго, милого для меня человека в живых остался злой и жестокий.
В первый день плавания капитан позвал меня к себе в каюту. Он сидел, развалясь в кресле, привинченном к палубе, вытянув ноги так, что я остановился в дверях у порога.
— Так ты, оказывается, русский?
— Да, я русский.
— Проклятый кок не сказал мне об этом, а то бы тебе пришлось подыхать с голоду на берегу. — Он смотрел на меня ледяными глазами.
Я стоял, переминаясь с ноги на ногу, поняв, что, не зная сам этого, подвел дядюшку Ван Дейка.
— Кок не знал, что я русский.
Капитан усмехнулся.
— Тебе не удастся его выгородить. Но ты не думай, что он взял для тебя билет на прогулочную яхту. — Капитан сбросил с ног сандалии. — Надеюсь, ты знаешь, что с ними надо делать. Или в красной России каждый сам себе чистит обувь?
— Да, там каждый сам чистит обувь.
— Заткни свою глотку! Говори: «Есть, капитан», — и все! Понял?
— Хорошо, есть, капитан!
— Пошел вон!
Когда я принес ему вычищенные сандалии, он повертел их в руках, улыбнулся, поманил меня к себе пальцем. Обрадованный, что все-таки растопил его черствое сердце, я подошел поближе. Он размахнулся и ударил меня подошвой по щеке. Это несправедливое наказание так ошеломило меня, что я застыл, держась за щеку рукой.
Капитан улыбнулся и спросил таким тоном, будто ничего особенного не случилось:
— Ты знаешь, за что я тебя ударил?
Я помотал головой:
— Нет, капитан.
— Исключительно с педагогической целью, чтобы ты знал, что в любой момент я могу оторвать тебе голову или швырнуть за борт акулам. Можешь идти и, учитывая это, исполнять свои обязанности. — На его добродушном лице светилась такая добрая улыбка, было такое участие, что я подумал: не показалось ли мне все это? Но тут я встретился с его глазами, холодными, чужими на этом лице-маске, и все мои сомнения рассеялись.
…Дядюшка Ван Дейк подергал себя за серьгу в ухе, потом схватился за бороду и сказал:
— Не думал я, что так получится. Все-таки он мне казался не таким подлым человеком. Наверное, и правда, что он служил у нацистов, тут ходят слухи. Эти выродки ненавидят вас, русских. Вы им повыщипали перья. Но ты не вешай носа на фальшборт. Вот пойду сейчас и скажу ему, что ты мне как сын! Ну, если получишь пару оплеух, то это пустяк. Мне тоже влетало по первое число, когда был юнгой…
Я мыл посуду, а он рассказывал, как служил юнгой на пароходе, который доставлял из Англии кое-куда контрабандой опиум, и какой зверь был у них старший помощник.
