Стоя на носу коча и вглядываясь в близкое свинцовое море, не думал казак. Семейка, что плывёт он к бессмертной славе своей…
Море было спокойно лишь в первые часы, когда кочи неторопливо, плавно вышли из устья Колымы и взяли курс на восток.
Слабый ветер дул с берега, и вскоре с горных отрогов сползла плотная сизая пелена тумана. Коч, на котором находился Семейка, осторожно пробирался вблизи берегов. В тумане отчётливо слышался грохот прибоя. Неожиданно у самого носа лодки выросла огромная чёрная скала. Кормщик едва успел развернуть судёнышко, — острый зубчатый выступ пронёсся над самым бортом.
Нет, в открытом море все же было безопасней, чем здесь, у берегов. Ветер наполнил парус, и коч понёсся на север, стремительно взлетая на волну.
Будто сорванный ветром, внезапно исчез туман. Оглядевшись, Семейка увидел на горизонте только два паруса, — остальные, наверное, из-за тумана замедлили ход.
Эта разлука в море никого в отряде Семейки особенно не взволновала. Курс всем был известен: держать на восток; где-нибудь у северного мыса, а может и у далёкой реки Анадырь отряды сойдутся снова и тогда уж постараются плыть вместе.
Другое заботило Семейку и его спутников. Вокруг глухо стонали волны, резко свистел ветер. Откуда-то из морской дали с полуночи надвигался шторм. Стоило навалиться тяжёлой волне или бродячей льдине подвернуться, и коч мог рассыпаться в щепы, а в суровом полярном море помощи неоткуда ждать…
Парус вскоре пришлось спустить, но и о вёслах нечего было думать, — лохматые гребни вставали все выше, пена с шумом вьюжилась над ними… Люди уже выбились из сил, непрерывно вычерпывая воду, а шторм продолжал греметь и грохотать.
Даже среди промышленников, этих удалых и бесстрашных сибирских бродяг, которым не раз приходилось смотреть в глаза смерти, нашлись такие, что возроптали на судьбу: уж ежели и помирать, мол, так с оружием в руках и на земле, а не здесь, в бешеной пучине, рыбе всякой диковинной на корм.
Кто-то крикнул кормщику:
— Правь обратно! Гибель неминучая впереди! Вон уж льды показались…
Семейка пригрозил ему копьём:
— Ежели струсил, прыгай за борт, а других не мути! Наша дорога — на восток. Или погибнем, или пробьёмся!..
За неизвестным скалистым мысом, в бухте, где берег сверкал пластами вечного льда, потрёпанный коч Семейки укрылся, наконец, от непогоды. Теперь-то уж можно было вволю напиться чистой родниковой воды, развести костёр и просушить одежду, спокойно вздремнуть у огня.
Кто-то из промышленников подстрелил дикого оленя, у большого артельного котла засуетились лучшие повара.
Десять дней скитаний по бурному морю остались позади. Никто уже не вспоминал о пережитом. Солнце светило ярко, воздух был свеж и ясен, жизнь снова улыбалась и звала в неизведанное.
С высокого обрывистого мыса, на котором дымно горел сигнальный костёр, Семейка долго вглядывался в морскую даль. Только два малых парусника вырисовывались на горизонте. Куда же девались остальные? Может быть, возвратились? Или погибли на скалах, или занесены штормом в далёкий ледяной простор?
На этих двух уцелевших кочах командирами были Герасим Анкудинов и Федот Попов. Разом они сошли на берег и первым делом спросили об остальных кораблях.
— Плохо, — сумрачно молвил Анкудинов. — Злая, как видно, у них судьба…
— Надобно подождать, — заметил Попов. — Может, через день, через два они придут…
Анкудинов нахмурился и спросил с усмешкой:
— Ждать, пока льды нагрянут и всех нас затрут? Я зимовать на этих камнях не собираюсь.
Он обернулся к Семейке:
— Что скажешь ты, казак?
— Товарищей оставлять в беде или в дороге не тоже, — ответил Семейка, продолжая с надеждой вглядываться в пустынный горизонт. — Однако, может они дальше мимо этого мыса прошли и ждут нас где-нибудь на востоке?.. Льды и правда могут нагрянуть каждый час, а путь наш далёкий и трудный. Надо бы здесь, на случай, из камня выложить сигнал: следуйте, мол, дальше к востоку, ежели отстали…
Море горело и сверкало под солнцем, только временами ровный западный ветер гнал и кружил в зыбком просторе одиночные обтаявшие льдины.
Лучшей погоды для дальней дороги, казалось бы, и не следовало желать. Но командиры знали, что эта милость полярного моря ненадолго: лишь переменится ветер, и опять загромыхают принесённые с хмурого севера льды…
Знали ещё командиры понаслышке, что есть где-то далеко на востоке грозный «необходимый» мыс. Сбивчивые слухи о нем походили на легенду. Говорили, будто нет ещё на белом свете храбреца, который решился бы обойти вокруг этого мыса. Море там постоянно кипит, и плавучие ледяные горы страшными обвалами рушатся на берег…
Но горстка русских людей, твёрдо уверенных в своей удали и силе, не боялась никакого риска.
Был август месяц, а в сентябре в этих краях уже скрипит мороз, валит снег, срываются иногда первые метели. Три коча продвигались на восток мимо скал и отмелей, подолгу блуждая в извилистых ледяных коридорах. Иногда на далёких обрывах вставали дымы костров, — там обитали какие-то племена. Но как только Семейка с товарищами приближался к берегу, неведомые кочевники снимались и уходили в тундру, оставляя только пепел да смятую траву.
В устье малой речушки Анкудинов решил высадиться на берег, припасти свежей воды. Коч едва обогнул отмель, как из-за чёрных скал и валунов тучей взметнулись длинные стрелы.
— Быть бою, — сказал Анкудинов и стал сигналить другим отрядам.
Вскоре командиры собрались держать совет. Оглядывая прочную и гибкую стрелу с костяным наконечником, Семейка молвил в раздумье:
— На стрелу стрелой надобно отвечать. А на десять стрел — в ответ два десятка. Только без промаху. Чтоб наверняка. Ежели нам, русским, помеху чинят — рано или поздно смертному бою быть. Следует тут, однако, призадуматься: не лучше ли позже дать бой?.. Море льды уже гонит, морозец звенит, зимовать меж врагами в неведомом краю — дело не простое. А берег, поглядите-ка, к югу свернул. Может, уже недалеко она, река Анадырь? Может, и грозный мыс уже скоро покажется? Главное нельзя нам упускать — великую ту реку разведать и за Москвой её укрепить.
Упрямый и настойчивый Анкудинов на этот раз согласился:
— Знаю, Семейка, отваги тебе не занимать. Молвил бы так другой — дело ясное, — струсил. Быть по-твоему — дальше идём, на реку Анадырь.
…Суровый скалистый берег тянулся к юго-востоку и словно обрывался у моря. Дальше не было видно ни горных отрогов, ни осыпей, ни белой изломанной полосы прибоя. У мыса кипела высокая волна, какая может родиться только в бескрайних морских просторах.
Семейка пристально вглядывался в открывавшуюся за мысом уже не свинцово-серую, но густо-синюю морскую даль, в которой чётко и ясно обозначались лёгкие контуры двух островов.
