— Совсем похоже на пулю, парнишка, — сказал Чарли задумчиво. — И далеко же стреляет этот Большой Алек! Он употребляет бездымный порох, — объявил он, осмотрев берег, находившийся на расстоянии мили от нас. — Вот почему не слышно выстрела.
Я взглянул на берег, но не увидел там никаких признаков Большого Алека; очевидно, он прятался за каким-нибудь утесом, и мы были в его власти. Третья пуля со свистом пролетела над нашими головами и упала в воду.
— Пожалуй, лучше нам убраться отсюда, — хладнокровно заметил Чарли. — Как ты думаешь, парень?
Я думал так же, как и он, и сказал, что леса совсем не нужна нам.
Мы подняли якорь и поставили парус. Стрельба прекратилась, и мы уплыли восвояси с неприятным сознанием, что Большой Алек смеется над нашим бегством.
На следующий день, когда мы были на рыболовной пристани и проверяли сети, Алек начал издеваться над нами перед толпою рыбаков. Лицо Чарли потемнело от гнева, но он пообещал только Большому Алеку посадить его в конце концов за решетку и больше ничего не отвечал на все насмешки. Король греков начал хвастаться, что ни одному патрулю не удавалось еще поймать его да никогда и не удастся, а рыбаки поддерживали его и клялись, что это истинная правда. Рыбаки от насмешек перешли к ругани, но Алек успокоил своих «подданных», и они оставили нас в покое.
Карминтел тоже смеялся над Чарли, отпускал иронические замечания и колкости. Но Чарли не подавал виду, что это злит его, хотя по секрету сказал мне, что он решил изловить Большого Алека, хотя бы ему пришлось посвятить на этот дело весь остаток жизни.
— Не знаю, как это я устрою, — говорил он, — но я сделаю что хочу. Это так же верно, как то, что я Чарли Ле Грант. Не бойся, мне придет в голову хорошая мысль, когда нужно будет.
И когда стало нужно, мысль действительно пришла к нему, и совершенно неожиданно.
Прошел месяц, в течение которого мы постоянно ходили вверх и вниз по реке и по заливу по всяким поручениям, и у нас не было ни минуты, чтобы заняться нашим рыбаком; он все это время ловил рыбу «китайской лесой» в бухте Тернерской верфи. Как-то раз нас вызвали по патрульному делу в Селби на верфь, и вот тут-то нам на помощь пришел долгожданный случай. Он явился под видом беспомощной яхты, наполненной людьми, страдавшими морской болезнью, и мы с большим трудом признали в этой яхте тот благоприятный случай, которого мы все время ждали. Это была большая яхта-шлюп, находившаяся в отчаянном положении, потому что ветер переходил в шторм, а на борту ее не было ни одного настоящего моряка.
С пристани Селби мы с беспечным любопытством следили за неумелыми маневрами поставить яхту на якорь и за такими же неумелыми попытками отправить ялик к берегу. Жалкого вида человек в парусиновой грязной одежде, едва не потопив ялик в огромных волнах, бросил нам конец и вылез на берег. Он так раскачивался из стороны в сторону, точно пристань опускалась и поднималась под ним. Он рассказал нам о своих злоключениях, которые были и злоключениями яхты. На яхте был единственный опытный моряк, от которого зависели все бывшие на яхте. Он был вызван телеграммой обратно в Сан-Франциско, а они попробовали продолжать путь без него. Сильный ветер и волнение в бухте Сан-Пабло сразу сломили их энергию: все заболели морской болезнью и никто не знает, что и как нужно делать. Они подошли к верфи, чтобы оставить здесь яхту или отыскать кого-нибудь, кто отвел бы ее в Бенишию. Коротко говоря, не знаем ли мы матросов, которые согласились бы доставить яхту в Бенишию. Чарли посмотрел на меня. «Северный олень» спокойно стоял на якоре. Мы были свободны до полуночи. При этом ветре мы легко могли дойти до Бенишии часа за два, пробыть несколько часов на берегу и вернуться с вечерним поездом в Селби на верфь.
— Хорошо, мы согласны, капитан, — сказал Чарли приунывшему туристу, грустно улыбнувшемуся при слове «капитан».
— Я только владелец яхты, — сказал он.
Мы доставили его на яхту в ялике лучше и быстрее, чем сделал это он, переправляясь с яхты на берег, и убедились собственными глазами в беспомощности пассажиров. Их было двенадцать человек мужчин и женщин, и все они так страдали, что не могли даже порадоваться нашему появлению. Яхта неистово качалась, и владелец, не успев ступить на нее, тотчас же свалился, как и все другие. Никто из них не мог ничем помочь нам, так что мне и Чарли пришлось вдвоем поставить парус и поднять якорь.
Это был тяжелый переход, хотя и недолгий. Каркинезский пролив кипел, как вулкан, и мы стремительно прошли его на фордевинде, причем большой грот во время этого отчаянного бега попеременно то опускал, то вздымал к небу свой гик[3]. Но пассажиры ни на что не обращали внимания и оставались равнодушными ко всему. Двое или трое, в том числе и владелец, мелькали в кубрике, вздрагивая каждый раз, когда яхта взлетала на гребень волны или падала стремительно вниз, и бросая тоскующие взгляды на берег. Остальные растянулись на полу в каюте на подушках. Время от времени раздавался чей-нибудь стон, но многие больные лежали молча.
Когда показалась Тернерская верфь, Чарли направил яхту в бухту, так как там было спокойно. Бенишия уже виднелась перед нами; мы шли по сравнительно спокойным водам и вдруг увидели перед собой силуэт лодки, танцевавшей на волнах; лодка шла в том же направлении, как и наша яхта. Мы с Чарли переглянулись. Не было произнесено ни единого слова, но яхта вдруг начала проделывать удивительные маневры, меняя каждую минуту направление и кружась по воле ветра, как будто на руле ее сидел самый отъявленный любитель. Было на что посмотреть моряку. Казалось, будто яхта сама, без участия человека, безумно носилась по бухте. Иногда казалось, что чья-то воля делает усилия направить ее в Бенишию, но тщетно.
Владелец яхты забыл свою болезнь и со страхом смотрел на нас. Пятно лодки становилось все больше и больше, и мы разглядели, наконец, Большого Алека и его товарища с петлей осетровой лесы вокруг катушки; они, оставив работу, смеялись над нами. Чарли надвинул на глаза свою шапку, и я последовал его примеру, хотя не мог угадать его мысли, которую он, очевидно, решил привести в исполнение.
Мы подошли к лодке так близко, что даже сквозь ветер расслышали слова Большого Алека и его помощника; они ругали нас со всем презрением профессиональных моряков к любителям, особенно когда любители разыгрывают таких дураков.
Мы с грохотом пронеслись мимо рыбаков, и ничего не произошло. Чарли усмехнулся при виде разочарования, отразившегося на моем лице, и закричал:
— Стой на шкотах[4] для поворота!
