Он перестал напевать и раскачиваться и отвел глаза от огня, чтобы встретиться взглядом с зелеными глазами.
– Где Омаоа? – спросил он, словно Айза могла дать ему ответ. – Почему он не отведет меня на Большой Тепуй вместо того, чтобы наказывать меня таким образом?
Все мертвецы, независимо от цвета кожи и страны, постоянно задают подобный вопрос: видно, смерть – и только она – способна уравнять Канарского рыбака с индейцем из сельвы. Айза и до этого никому из них не могла дать ответа, не ответила она и гуайка, который подождал-подождал, а потом снова наклонил голову и затянул:
Имя ему было Омаоа,
а вокруг не было ничего.
Айза все смотрела на него и не могла понять, почему теперь лишь он один приходил ее навещать. Видно, он был наделен какой-то странной силой, если разогнал всех прежних, не оставлявших ее в покое. А может, они начали ее покидать, потому что приближалась какая-то развязка, которую она была не в силах себе представить.
Долгое путешествие подходило к концу, в этом она была уверена, потому что достигла самого отдаленного и неизвестного угла планеты, чтобы отдать себя в руки первобытного племени. Еще немного – и она окажется на самом дне в результате безудержного падения, в которое увлекла за собой всю семью. Раз покойники стали ее забывать, значит, скоро произойдет то, чего она боялась и желала.
Омаоа даровал нам жизнь —
до тех пор, пока он не захочет отвести нас
на вершину Большого Тепуя.
А самый большой тепуй Гвианы – вот он: величественный, увенчанный облаками, выступает на фоне голубого неба, словно сойдя со страниц книги, которая потрясла ее в детские годы.
Так это и есть обиталище Ксананова бога?
Начало светать; пение индейца становилось все тише по мере того, как его силуэт растворялся в зеленоватом утреннем свете, а высокая сельва приветствовала новый день, свежий и сияющий, которому, тем не менее, не удавалось отогнать тягостные предчувствия, камнем давившие душу Айзы.
Над ее головой одна ветка, казалось, ожила, и на Айзу уставились круглые глаза куамаканделы[51]; в них не было ни агрессивности, ни страха. Затем ядовитая змея погрузилась в густую листву синеватого цвета; здесь, в сельве, было так темно, что многие невысокие растения приобрели голубоватый оттенок, который позволял лучше улавливать слабый свет, пробивающийся сквозь листву.
Асдрубаль раздул огонь и начал жарить бананы, которые накануне им подарил Свен Гетц. Золтан Каррас открыл глаза, посмотрел на Айзу, и его губы тронула улыбка.
– Добрый день! – сказал он.
– Добрый день.
– Мы близко?
– Ближе, чем вчера.
– Но дальше, чем завтра, – засмеялся венгр. – Хитрая девчонка! – Он встал, потянулся, громко зевая, и махнул рукой в сторону юга: – Предупреждаю тебя, что, как я понял, за этим тепуем мир заканчивается.
– Мир заканчивается там, где человек умирает. Этого никто не может избежать, как бы ни пытался повернуть назад, – ответила Айза ему в тон. – Хотя я думаю, что вы правы и на этом тепуе все заканчивается.
– Это «он» тебе сказал?
– Нет. Он ничего не сказал. Он опечален, хотя не должен бы, потому что скоро обретет свободу.
– Если это возможно, я бы попросила, чтобы ты перестал нести чушь с утра пораньше, – проворчала Аурелия из своего гамака. – Мне надоело слышать о мертвом индейце, словно это член семьи. Мы и так непонятно чем занимаемся, чтобы еще и утро начинать с дурацких разговоров. – Она поднялась и начала помогать младшему сыну готовить завтрак. – Иногда я спрашиваю себя, может, мне выстроить вас в ряд, как в детстве, дать каждому шлепка, а потом всем повернуть домой. Если бы ваш отец был жив!
Она встала не с той ноги, ворчала все утро, и расходилась все больше, пока они не достигли берега широкой и полноводной реки, которую можно было перейти по шаткому висячему мосту, построенному, казалось, исключительно для цирковых канатоходцев.
– Неужели вы хотите, чтобы мы по нему прошли? – удивилась она. – Он же не выдержит веса человека.
– Выдержит, – заверил Золтан Каррас. – Это настоящий мост гуайка. Они строят их на совесть. Говорят, некоторые служат больше пятидесяти лет.
– Откуда вам это знать, ведь вы же сами говорили, что сюда никогда не ступала нога христианина?
– Потому что гуайка переняли приемы у гуаарибо, своих ближайших родственников, а гуаарибо всегда славились как строители мостов, потому что являются единственным племенем в этих краях, которое не любит сплавляться по рекам. Они «длинноногие», вечные странники, все время кочуют, и поэтому им нужны мосты. Вам нечего бояться. Секрет заключается в том, чтобы ухватиться за верхнюю лиану и скользить ногами по веткам, которые ходят ходуном и, кажется, вот-вот сломаются.
– В моем-то возрасте! – не успокаивалась Аурелия. – Господи! В мои годы влипнуть в подобную историю!
Комическое это было зрелище, когда она, умирая от страха, повисла на этом нелепом «мосту» дикарей. Однако Айзе оно показалось замечательным, поскольку продемонстрировало, что мать и братья способны следовать за ней хоть на край света, желая разделить ее судьбу, хотя и были уверены, что такую судьбу им никогда не разделить.
Пердомо Марадентро оставались семьей даже в самых трудных условиях, и это наполняло Айзу гордостью, но она знала, что наступило время освободить близких от этого бремени – повсюду следовать за ней. Этот мост явится для нее последним, потому что там, дальше, была видна широкая равнина, покрытая густыми лесами, протянувшимися до самого подножия тепуя, который был последней вехой их долгого пути.
Спустя час, пройдя три километра от реки, в лесной чаще они набрели на заброшенную индейскую деревню, в которой уже вовсю хозяйничала растительность. Правда, там не было жилищ как таковых; весь ансамбль состоял из большой круглой постройки тридцати метров в диаметре, с открытым двором посередине, к которому поднималась кровля от полуразрушенной внешней стены.
Постройка смахивала на площадь для боя быков в миниатюре, и можно было определить, где обитала каждая отдельная семья – по пятнам, оставленным на земле очагами, и следам от гамаков на столбах.
– Это шабоно гуайка, – пояснил венгр. – Только они возводят подобные постройки, хотя здесь по крайней мере года два, как никто не живет. – Он обвел взглядом вокруг, что-то прикидывая в уме, и добавил: – Тут обитало где-то человек пятьдесят – шестьдесят.
– Почему же они ушли?
– Возможно, у них перестали плодоносить бананы. Индейцы каждые пять или шесть лет сажают новые, и, когда те начинают давать урожай, строят новую деревню.
– Далеко?
– Вряд ли. Каждая группа семей, как правило, обитает на вполне определенной территории и, как правило, ее не покидает, чтобы не вторгнуться к соседям и не начать войну. До них не больше дня пути… – Он тяжело вздохнул: – Ну, все! Теперь все будет зависеть от них. На эти земли – от реки и дальше – ни разу не ступала нога ни одного «цивилизованного».
– Ты уверен? – спросил Себастьян.
– Так же, как в том, что свалял дурака, притащившись сюда, – хмуро отозвался Золтан Каррас. – Вон там, на юго-западе, должны находиться истоки Ориноко, однако, хотя это одна из самых больших рек в мире, до них до сих пор никто не добрался[52]. – Он начал заворачивать винтовку в одеяло и показал на ту, которая была у Асдрубаля. – Будет лучше, если мы спрячем оружие, – заметил он. – Если они его увидят, это еще больше подогреет их враждебность. Одна надежда – что твоя сестра права и они нас ждут. – Он поднял глаза и посмотрел на Айзу. – Они нас ждут, правда? – спросил он.
– Полагаю, да.
– Полагаешь! – с иронией воскликнул венгр. – Ты хоть понимаешь, что, если твое предположение окажется ошибочным, это может стоить нам жизни?
– Понимаю.
– И тем не менее кажешься спокойной, как никогда.
– Да, – согласилась она. – Я спокойна, как никогда. Яноами – люди мирные.
– Ладно! – устало сказал Золтан Каррас. – Яноами мирные. С их территории никто не возвращается, соседние племена клянутся, что те не только убийцы, но еще и каннибалы, однако ты заявляешь, что они мирные, и мне ничего не остается, кроме как поверить тебе на слово. – Он отыскал свою трубку и чертыхнулся. – И вдобавок у меня кончился табак!
Айза подошла к нему и, встав на цыпочки, нежно поцеловала в щеку и улыбнулась.
– Не сердитесь! – попросила она. – Все идет хорошо.
Золтан Каррас взял ее за подбородок и попытался прочитать в глубине ее глаз.
– Хотел бы я тебе верить, – сказал он. – Но у меня такое впечатление, что ты чего-то недоговариваешь. – Он помолчал, а затем добавил: – Ты уже выяснила, что им от тебя нужно?
– Еще нет.
– Ты уверена?
– Даю слово.
– А если это что-то плохое?
– Даже если и так, хуже то, что я оставила позади. Я освободилась от мертвецов. – Айза повернулась к матери и ласково взяла ее за руку. – Они больше не вернутся! – сказала она. – Ксанан – последний, и очень скоро он тоже уйдет. И тогда я смогу спать спокойно. Наверно, я потеряла Дар.
