Ознакомительная версия.
– Достаточно! Я понял, – оборвал штабс-капитана командир. – Ваши предложения?
– Простите, я не сказал главного: повреждена килевая балка. При сильном волнении «Рион» может просто переломить, понимаете? Нужно как можно скорее следовать в нейтральный порт. Ближайший, как я понимаю, Шанхай?
– А за двадцать четыре часа управитесь? Я подозреваю, что китайцы нам больше не дадут.
– Крайне маловероятно. К тому же сильно подозреваю, что портовые власти постараются саботировать скорейшую доставку на борт всего необходимого для ремонта.
– Тогда, может, попробуем дотянуть до Циндао? Немцы к нам относятся более дружелюбно.
– Рискованно, можем не дотянуть…
– Разрешите, Павел Аркадьевич, – подошел к беседующим лейтенант Исаков.
– Слушаю, Владимир Федорович.
– Я собрал предварительную информацию о потерях среди личного состава…
– Так…
– Убито четырнадцать человек, в том числе прапорщик Брун, ранено двадцать девять, среди них мичман Энгельгарт легко, а вот штабс-капитан Лебединский очень плох, фельдшер говорит, что долго не протянет без операции.
– А сколько «тяжелых» среди матросов?
– Пока не уточнял, но думаю, что немало: этот чертов взрыв патронов наворотил делов…
Командир на несколько секунд задумался.
– Передайте князю, чтобы рассчитал курс до Шанхая, – наконец произнес он.
Погода благоприятствовала, и через трое суток «Рион» без особых приключений пришел в Шанхай, где, как и ожидалось, пришлось спустить флаг и интернироваться. Один из сильнейших вспомогательных крейсеров русского флота выбыл из войны.
– Ну и что мне теперь с тобой, курицыным сыном, делать? – Василий мрачно смотрел на матроса, вытянувшегося перед ним в струнку.
Гальванер Нефедов угрюмо молчал.
– Раздевайся до пояса, – неожиданно приказал Соймонов.
Матрос в полном обалдении уставился на старшего офицера.
– Выполнять!
Нефедов, подчинившись приказу, быстро потянул одежду через голову.
– Это что? – лейтенант показал на еще розовый шрам, пересекавший живот гальванера.
– Осколок японский зацепил.
– Требуха наружу была?
– Почти.
– И кто же тебя заштопал?
– Его благородие доктор Александровский.
– А если бы не он?
– Помер бы, наверно…
– Не «наверно», а точно. И даже до Владивостока бы не дотянул. В море бы тебя схоронили. Так что даже могилки бы не имел. Так?
– Так точно.
– Так какого же морского черта ты голосил, что все доктора сволочи, мерзавец?! Отвечать! – не сдержал эмоций Василий.
– Помутнение нашло, – крайне неубедительно пробубнил матрос.
– Помутнение, говоришь… И сколько ты этого «помутнения» выхлебал?
– Непьющий я, ваше благородие. Сызмальства не приучен. Батюшка строг был насчет этого…
– Так в чем же дело?
Повисло тягостное молчание, единственным звуком, различимым в каюте старшего офицера «Пересвета», был плеск волн за открытым иллюминатором.
– Я жду ответа.
– Письмо я получил, ваше благородие, – лицо матроса сморщилось, и, казалось, сейчас этот двадцатипятилетний мужчина разрыдается, – сестренка моя, Аннушка, померла. Четырнадцать годочков…
– Сочувствую. Понимаю – тяжело.
– Так в том-то и дело, господин лейтенант, что доктор, пока ему красненькую не положат, отказался даже пойти ее посмотреть. А где моим сразу столько денег взять? Просили в долг поверить – выгнал. Пока по соседям и знакомым бегали, упрашивали, собирали… – голос Нефедова сорвался.
«Сукин ты кот, – думал про себя Василий, – непьющий ведь, служишь третий год – наверняка с полсотни накопил, а то и под сотню. Неужто не мог родственникам денег послать, когда в Россию пришли. Наверняка ведь знал, что дела дома неважные».
Но говорить об этом не стал – можно было совсем «добить» парня и, кроме свалившегося на него горя, повесить чувство вины…
– Ваш доктор, конечно, подлец, – начал Соймонов, – но это ведь не значит, что все доктора такие. А ты орал именно это. И что, если бы рядом был тот, кто тебя из лап смерти вытащил, на него тоже бы полез с кулаками?
– Никак нет. Прощения просим.
– Нет уж. Так легко не отделаешься. Передай мичману Лесгафту, что я назначил тебе шесть часов под винтовкой. Как раз до ужина. Будет время подумать, когда следует распускать язык, а когда – нет. Понял меня?
– Так точно, ваше благородие! Покорно благодарим! – гальванер понял, что отделался легко.
– Ступай. – Матрос развернулся и направился к выходу из каюты.
– Стой, дурак. Оденься сначала, – засмеялся Василий.
И такое почти каждый день. То матросы подерутся, то напьется какая-нибудь зараза до поросячьего визга, то господа офицеры начнут свой гонор выказывать друг перед другом – особенно напряженно стало после прибытия для прохождения службы на «Пересвете» пятерых черноморцев – сразу появилась некоторая натянутость в отношениях между «обстрелянными» и «не нюхавшими пороху». Последние немедленно замкнулись в своем коллективе. Больших трудов стоило Василию несколько нормализовать ситуацию.
А последние две недели были вообще сплошным кошмаром, и только вчера закончилась установка новых десятидюймовых орудий в башни. Соймонов за это время спал не более четырех часов в сутки, а Черкасов, казалось, вообще не прилег на свою койку ни разу – на лице, можно сказать, одни глаза и нос остались. Правда, Эссен иногда прямым приказом загонял часов на пять-шесть в свои каюты то старшего офицера, то старшего артиллериста, чтобы те хоть немного отдохнули.
Но в любом случае это были две недели сплошного аврала на корабле…
Раздался стук в дверь, и на разрешение войти в каюту шагнул вестовой командира:
– Вашбродь, господин капитан первого ранга вас к себе приглашают!
– Прошу, Василий Михайлович, – радушно пригласил Эссен лейтенанта, – присаживайтесь.
– Благодарю, Николай Оттович. – Василий сел в кресло и выжидательно посмотрел на командира.
– Хочу поблагодарить вас за порядок на корабле. И особенно за последние две недели.
– Спасибо, Николай Оттович, стараюсь.
– Вымотались?
– А что поделаешь – война. – Соймонов был удивлен вопросом, но понимал, что каперанг вызвал его не только для того, чтобы поговорить о его моральном комфорте, и ждал, когда тот перейдет к главному.
– Через пять дней у нас стрельбы – испытания новых пушек, ну и флагарт хотел кое-что проверить.
– Понятно. Какие будут указания конкретно мне в связи с этим.
– В связи с этим завтра, утренним катером, вы отбываете во Владивосток, – широко улыбнулся Эссен. – Ваша супруга за два месяца уже, наверное, на мою бедную голову все проклятья мира собрала. Так что даю вам двое суток. Прошу передать мой поклон Ольге Михайловне и просьбу не сердиться в дальнейшем на старого моряка.
Ознакомительная версия.
