– Спасибо, граф, вы совсем меня загоняли, – сказал я, получив в ответ благодарный взгляд и улыбку. – Фехтование – моя единственная страсть. Я тренируюсь каждое утро так, что с меня сходит сто потов, мышцы ног гудят, хочется упасть и не вставать. Однако уже к вечеру я снова на ногах, и, как ни странно, они снова оживают, отзываясь приятной усталостью, ночью же мне всегда снятся всякие приключения. Словом, фехтование дает мне удовлетворение как в физическом, так и в духовном плане.
– Вы действительно хорошо владеете своим толедским клинком, который, очевидно, подарил вам отец. И должен заметить, никогда не видел такой манеры, как у вас. Только вот все ваше искусство и быстрота бессильны перед красивыми блестящими глазками сеньорит. Это я насчет душевного спокойствия…
– Не знаю относительно женских глазок, – улыбнулся я, – но необычному стилю фехтования меня научил один итальянский иезуит, побывавший в дальних азиатских странах. Впрочем, как и оздоровительным упражнениям, одинаково полезным для дыхания, обретения бодрости духа, здоровья…
– …и душевного спокойствия, – улыбнувшись, перебил меня дон Габриэль. – Вы определенно интересный человек, дон Педро. И я начинаю гордиться, что вы в моей свите. Вы целеустремленный молодой человек, мастерски освоивший шпагу и пока не испорченный пороками, царящими на нашем острове. Вы представитель благородных кровей и заслуживаете великолепной карьеры, хотя и начинаете ее в богом забытых колониях. И несмотря на то что вы, как сын губернатора, в покровительстве не нуждаетесь, я с удовольствием предложу вам свои услуги.
Вскоре мы вновь двинулись в путь вдоль реки Хайны, а граф продолжал свои воспоминания о былом и славном, но потерянном времени. Когда, по его словам, он не существовал, а жил по-настоящему. Иногда человек цепляется за свое прошлое, словно тонущий за соломинку. Возможно, эти воспоминания не давали графу утонуть, оставляя надежду, что его жизнь снова изменится. Так мы к концу дня добрались до селения Бонао, а на следующий день стали спускаться в долину, миновав поселок Ринкон, где одна дорога поворачивала на Сан-Франциско-де-Макория, а другая вела к городу Ла-Вега, до которого наш маленький отряд добрался без приключений.
Ла-Вега – городок, стоящий на реке Камю, впадающей в залив Самана, имел не больше пятидесяти домов, построенных вокруг небольшой цитадели, стоящей на возвышенности. В Ла-Веге жили плантаторы, пастухи и охотники. Там я впервые попробовал прекрасного копченого мяса. Вокруг города были великолепные пастбища, где мирно разгуливали не только дикие, но и одомашненные стада коров. В городе занимались выделыванием кож довольно хорошего качества, которые потом отправляли в Санто-Доминго, но чаще всего в Сан-Фелипе-де-Пуэрто-Плату. Этот портовый городок и был конечной целью нашего путешествия. В Ла-Веге мы почти полностью забрали местный гарнизон плюс еще набрали рекрутов. Это было связано с тем, что мы не просто путешествовали, а собирали армию для военной экспедиции, которую задумал мой отец и которую поручил осуществить дону Габриэлю.
Утром мы снова были в седле и к вечеру добрались до Сантьяго-де-лос-Кабальероса – города, стоящего на реке Сантьяго, или, как еще ее называли, Рио-Монте-Кристо, в честь очень высокой горы, которая стояла в том месте, где река впадала в море. На берегу я впервые увидел странных крестьян, работающих в поле. И чтобы сменить тему славных подвигов предков графа, задал ему вопрос:
– Скажите, дон Габриэль, кто эти люди? Они похожи и не похожи на выходцев с Иберийского полуострова.
– A, эти… Это – мачо, – презрительно ответил он.
– А кто такие эти мачо?
– Это уничижительная кличка всех местных крестьян, говорящих по-испански, будь то индеец, полукровка или темнокожий. Это прозвище означает мужик неотесанный, дубина, тупой пень, чурка, полуграмотный грязный мужлан, деревенщина, всю жизнь копающийся в земле, словно крот. От него всегда воняет потом и навозом. Он труслив и забит, словно собака. Это тот, кто всю жизнь батрачит, не разгибая спины, и подыхает в нищете под забором. Тот, кто никогда ничего не знал, кроме своей тяпки, мотыги или мачете. Тот, у кого нет ни мозгов, ни совести, ни чести. Тот, кто готов родную мать или дочь продать за кусок хлеба. Тот, кто никогда не придет на помощь, тот, кто прячет глаза от страха, но в то же время ужасно плодовит и размножается словно крыса… Словом, омерзительней мачо я никогда людей не встречал. Да и человеком это существо называть противно. Это самые настоящие собаки, довольствующиеся обглоданными костями.
– Прямо сказать, вы нарисовали совсем неприглядный портрет. Признаться, мне казалось, что в этом слове таится какая-то мужественность или даже смелость…
– Какая там смелость… Да вы сейчас сами увидите.
Тут граф жестом подозвал какого-то крестьянина, работавшего на поле, и спросил:
– Мой юный друг интересуется, кто такие мачо.
Парень был небольшого роста, смуглая потная кожа, темные сальные волосы, он смотрел на нас, открыв рот, полный гнилых зубов, ничего не отвечал, по его глазам было видно, что он мучительно ищет ответ на этот сложный вопрос.
– Ты что молчишь, каналья, язык проглотил или не понимаешь, что тебя спрашивают?
– Да, не понимаю, – ответит парень, и выражение напряженности на его лице сменила расслабленная улыбка.
– Так я повторю. Вот этот молодой кабальеро интересуется, кто такие мачо. Что ты можешь ему ответить, скотина?
– Это мы, сеньор. Мы и есть мачо. Так нас все называют.
– А правда, что вы лихие мужики? – продолжил граф.
Я увидел по испуганным глазам крестьянина, что он не понимает, о чем идет речь, поэтому не знает, что сказать, чтобы не ошибиться и не прогневать сеньора.
– Отвечай, скотина! – крикнул дон Габриэль, которому надоела столь медленная моторика мозга.
– Не знаю, сеньор, не знаю…
Тут де Рохас в ярости ударил мачо плетью по голове, да так сильно, что у бедняги брызнула кровь и он упал на землю, схватившись за лицо. Не слезая с коня, дон Габриэль брезгливо бросил бедолаге реал.
– Вот тебе, подлечись.
– Спасибо, спасибо, сеньор. Да благословит вас господь! Спасибо, добрый сеньор, спасибо!
– Фу, как противно, – сказал я, когда мы тронулись дальше. – Этот человек действительно не лучше собаки.
– Уверяю вас, если мы поедем обратно, все эти мачо будут умолять меня стегнуть их плетью по лицу в надежде получить за это реал. Так что в отличие от собаки мачо не кусаются и даже не гавкают.
Он рассмеялся собственной шутке, а я подумал о том, что, возможно, бог действительно создал всех одинаковыми и дал всем равные возможности, но кто-то работал и их использовал, а кто-то предпочел лениться. Кто-то приносил пользу людям, а кто-то прожигал жизнь. Кто-то передал все, что нажил, своим детям, а кто-то только свои долги. Кто-то работал на совесть за двоих и, когда настали плохие времена, пустил в расход накопленное, в то время как те, кто не думал о завтрашнем дне, попали в кабалу и рабство. Кто-то сражался и в бою обрел славу и почет. Но есть семьи, где злость на все, в том числе и на погоду, норма жизни. Там честным быть невыгодно, образованным – смешно. Может быть, именно поэтому эти люди живут в жадности и невежестве. И дай бог, чтобы и их дети вырвались из этого круга.
