И все же, дни не были лишены событий. На корабле, мчащемся по морю под командованием капитана, особенно любящего именно эту сторону стремительности, напряжение не спадало: в любой момент могли проявиться какие-то недоделки верфи и, на самом деле, однажды без малейшего предупреждения лопнул фал ракс-бугеля, в другом случае плохо-скрепленные фиши грот-марса-рея выскочили так, что рей второпях пришлось спускать на палубу. И хотя с момента окончания промера глубин путешественники не видели ничего, за исключением отдаленной шебеки далеко с наветренной стороны, всегда существовала возможность, что в любой момент в поле зрения может появиться враг: сражение, если это военный корабль, или потенциальное состояние, если это купеческое судно. Радостное возбуждение присутствовало даже в единственный безветренный день.
Была суббота, Судный день, и в шесть склянок утренней вахты боцман и его помощники просвистели свою мрачную трель. Все матросы столпись в кормовой части, каждая вахта сбилась в аморфную кучу на соответствующей стороне квартердека. Ничто, кроме построения по подразделениям, не могло побудить их сформировать организованную группу или вынуть руки из карманов. Они расслабленно стояли и пялились на морских пехотинцев — построенное на юте алое совершенство с примкнутыми штыками, — на крышку люка, установленную напротив среза полубака, на офицеров и молодых джентльменов, собравшихся позади капитана: все в шляпах с золотыми галунами и саблями или кортиками. Мастер-оружейник привел провинившихся наверх: три случая пьянства — на неделю приостановлена выдача грога и предписана работа на помпах на четыре, шесть и восемь часов во время отдыха. Турок, пойманный на краже четырех фунтов табака и серебряных часов, собственности Джейкоба Стайлса, помощника парусного мастера: вещи предъявлены, засвидетельствованы, случай доказан, обвиняемый безмолвствует.
— Офицеры могут что-либо сказать в его защиту? — спросил Джек.
Мистер Байрон выдвинул замечание, что матрос является евнухом, а часы — не ходят.
— Это не имеет значения, — сказал Джек. — Его… его супружеские перспективы ни причем, то же самое относится и к состоянию часов. Раздевайся, — бросил он турку. Потом повернулся к старшине-рулевому. — Привяжи его.
— Привязан, сэр, — доложил тот.
Турка распластали на крышке люка, Джек и все офицеры сняли шляпы, клерк передал книгу, и Джек зачитал статью тридцатую Свода Законов Военного времени:
— Кража, совершенная любым человеком на флоте, наказывается смертью, — гнетущая пауза, — или иначе, если военный трибунал сочтет возможным после рассмотрения всех обстоятельств. Джек снова надел шляпу и продолжил. — Девять ударов. Скелтон, выполняйте свои обязанности.
Помощник боцмана достал из красного суконного мешка кошку: девять ударов от души, девять диких вскриков фальцетом, пронзительности и громкости достаточной, чтобы отметить этот день как довольно необычный, и удовлетворить ту часть команды, которая получала удовольствие от травли быка или медведя, бокса, позорного столба и наказаний, — возможно, девять десятых из присутствующих. Затем настала очередь Хирепата, марсового вахты правого борта, не явившегося на перекличку, когда вахту подняли в пятницу ночью: он был бледен, бледнее обычного, поскольку с момента проступка сотрапезники упражнялись в остроумии: это худшее преступление на корабле, с замогильным видом говорили ему, и наказанием тому — пять сотен плетей, с последующем протягиванием под килем, если выживешь. Более того, впервые в жизни (так как за исключением воровства Джек порол редко) он только что видел и слышал впечатляющие последствия порки кошкой.
— У вас есть, что сказать в свою защиту? — спросил капитан.
— Ничего, сэр, за исключением того, что я чрезвычайно сожалею о своем проступке.
— У офицеров есть, что сказать в защиту?
Баббингтон заявил, что Хирепат прежде не допускал проступков, старался, был послушен, хотя и неловок, и, несомненно, проявит себя в будущем. Джек объяснил Хирепату глупость и опасность его поведения, заметил, что, если бы каждый ему подражал, корабль находилось бы в состоянии анархии, приказал запомнить слова мистера Баббингтона и проявить себя, и с тем отпустил. Позже днем, когда «Леопард» с верховым ветром, лишь едва наполняющим бом-брамсели, крался по гладкому морю, Джек приказал спустить четырехвесельную гичку, чтобы проплыть вокруг судна, оценить его состояние и искупаться.
Почти в то же самое время Майкл Хирепат, у которого отлегло с души, решил проявить себя и изучить основы ремесла. По причине худобы и легкости его назначили на фор-марс, точнее говоря, на рей выше этой точки, но до настоящего времени Одноглазый Миллер, старшина фор-марсовых, никогда не посылал его выше марса, чтобы оттуда тянуть по команде трос, вложенный ему в руку. Теперь Майкл приблизился к Миллеру, когда тот сидел на баке, мастеря себя брюки из парусины, окруженный другими матросами, делающими то же самое, либо изготавливающими соломенные шляпы или заплетающими косички в готовности к завтрашнему построению по подразделениям и церкви. У Миллера было свободное от вахты время, и Майкл сказал:
— Мистер Миллер, с вашего позволения, я хотел бы подняться на бом-брам рей.
Миллер приходился Бондену кузеном, а Бонден по-доброму отозвался о Хирепате как о «бедном, жалком, но безвредном ублюдке». В любом случае, Миллер был добродушным: он повернул свое жуткое лицо, сильно рябое от взорвавшегося заряда с порохом, с видом доброжелательного презрения оглядел Хирепата единственным блестящим глазом и сказал:
— Хорошо приятель, я найду кого-нибудь, кто сопроводит тебя наверх. Ты не мог выбрать более удачного дня. Сомневаюсь, что даже новорожденный ягненок сможет навернуться. Но тебе следует позаботиться о руках: командир не любит следов крови на стоящем такелаже.
И в самом деле, от разлохматившихся тросов мягкие ладони Хирепата покрылись глубокими ссадинами, и существовала опасность оставить преступные следы. Миллер огляделся на пары, занятые взаимным заплетанием косиц, и его взгляд упал на молодого парня, последователя новой моды коротких стрижек.
— Джо, сопроводи Хирепата наверх. Покажи, куда ему ставить ноги и как. Покажи, как пробежать на рею. И без твоих гребаных скачков и ужимок, — и мягко прибавил, — и тогда осмелюсь сказать, ты получишь часть его вечернего грога.
Они поднимались все выше и выше, выше марсов — к краспицам и даже выше — и по мере подъема горизонт распахивался все шире. Джо, двигался легко и когда они на какое-то время сделали паузу на ноке рея, чтобы позволить нескольким прыгающим по вантам молодым джентльменам промчаться мимо, со смешком сказал:
