Ульбрихт посмотрел на Джемисона.
— Я просто ожидал, что какое-то время буду управлять движением судна.
— Ожидали, лейтенант? «Рассчитывали» — так будет точнее.
— Ожидал, что буду управлять движением, когда будут позволять погодные условия. Дело в том, что мне не очень хочется тащиться вниз, назад в госпиталь, и подыматься каждый раз, когда необходимо сделать расчет по звёздам. Может быть, я лягу здесь, в капитанской каюте?
— Лично у меня никаких возражений нет, — сказал Джемисон. — А как вы на это смотрите, доктор Синклер?
— В этом есть какой-то смысл. Нельзя сказать, что лейтенант Ульбрихт в критическом состоянии. Это даже будет способствовать его быстрейшему выздоровлению. А я буду заглядывать каждые два-три часа и следить за его здоровьем.
— А вы что скажете, боцман?
— Просто прекрасное решение. И с точки зрения сестры Моррисон тоже. Могу себе представить её реакцию.
— Конечно, со мной кто-нибудь будет?
— С вами? — переспросил Синклер. — Вы имеете в виду сиделку, лейтенант?
— Нет, не сиделку. При всём моём уважении к вашим милым девушкам, доктор Синклер, я думаю, от них будет мало толку, если тип которого вы называете Невидимкой, вдруг задумает уничтожить секстант и хронометр, а я чувствую, что я не в том состоянии, когда можно отразить преднамеренный налёт. Кроме того, он, естественно, будет избавляться от свидетелей, а мне это совершенно не нравится.
— Никаких проблем, лейтенант, — сказал боцман. — Он будет стремиться избавиться либо от Нейсбая, либо от меня. И я не думаю, что ему это понравится. А вот нам, пожалуй, наоборот.
Синклер с печальным видом покачал головой.
— Сестре Моррисон всё это ужасно не понравится. Ещё раз ударили по её авторитету. В конце концов, лейтенант — её пациент, а не мой.
— Вновь никаких проблем. Скажите ей, что лейтенант упал за борт, — съязвил Маккиннон.
— Ну, как ваши больные сегодня утром, сэр? — спросил Маккиннон у доктора Сингха за завтраком.
— Ничего серьёзного не произошло, боцман. Двое из команды «Аргоса», которые сейчас в палате для выздоравливающих, вызывают много хлопот, но в этом нет ничего удивительного, если учитывать, что у одного из них раздроблен таз, а у другого многочисленные ожоги. Состояние командующего Уоррингтона и его штурмана без изменений. Куннингэм всё ещё в глубокой коме, и питание ему вводится внутривенно. Состояние Хадсона стабилизировалось, Кровотечение в легком не возобновилось. Старший помощник Кеннет явно пошёл на поправку, хотя одному богу известно, когда мы сможем снять с его лица эти повязки. Единственный, кто вызывает тревогу, — капитан. Состояние его нельзя назвать критическим, даже серьёзным, просто оно вызывает тревогу. Вы же сами вчера его видели — дышит прерывисто, с трудом. Сейчас он странным образом успокоился, впал чуть ли не в летаргическое состояние. А может быть, он просто успокоился и расслабился, узнав о том, что произошло с судном и где мы сейчас находимся. Вы проделали чудесную работу, боцман.
— Благодарить за это надо не меня, сэр, а лейтенанта Ульбрихта.
— Ну, как бы то ни было, капитан Боуэн, похоже, находится сейчас в менее философском настроении. Я бы посоветовал вам навестить его.
Когда лицо человека целиком в бинтах, невозможно себе представить, в каком он находится настроении. В обожжённых губах капитан Боуэн держал курительную трубку, сделанную из корня дурно пахнущего верескового дерева. Трудно сказать, доставляло ему это удовольствие или нет. Услышав голос Маккиннона, он вынул трубку изо рта.
— Мы ещё на плаву, боцман? Произношение его было менее отчетливым, чем усилия, затраченные на это.
— Лучше, сэр, давайте выразимся так: мы больше не плывем к чертям собачьим. Никакого больше аврала и отклонения от курса. Насколько я могу судить, лейтенанта Ульбрихта вполне можно назвать экспертом. Думаю, вы, не задумываясь, поставили бы его штурманом. Он сейчас расположился в вашей каюте, сэр, по причинам, о которых вам уже сообщили.
— И, как я понимаю, поглощает мои быстро тающие запасы.
— Он действительно выпил пару глотков, сэр, но это было необходимо. Всё-таки он ещё болен, слаб, а холод наверху настолько ужасный, что мне ещё в жизни с таким морозом сталкиваться не приходилось. Во всяком случае, когда я уходил, он никуда нос не совал, а спал без задних ног.
— Ну ладно, пока он нам нужен, пускай суёт. Передайте ему мою искреннюю благодарность.
— Хорошо. Каковы будут ваши распоряжения, сэр?
— Распоряжения, боцман? Распоряжения? Как я могу отдавать какие-то распоряжения?
— Не знаю, сэр. Я никогда капитаном не был.
— Вы чертовски прекрасно со всем справляетесь. Я сейчас не в том состоянии, чтобы отдавать распоряжения. Просто делайте то, что считаете нужным. Из того, что я слышал, вы прекрасно понимаете, что надо делать. Впрочем, — добавил Боуэн, — иного от Арчи Маккиннона я и не ожидал.
— Благодарю вас, сэр. Сделаю все, что нужно.
Маккиннон повернулся, намереваясь выйти из палаты, но был остановлен сестрой Моррисон. На сей раз она смотрела на него так, как будто всё-таки причисляла его к человеческой расе.
— Как он, мистер Маккиннон?
— Вы о ком говорите? О лейтенанте? Отдыхает. Он намного слабее, чем говорит, но он никогда в этом не признается. Очень мужественный человек. И прекрасный штурман. Джентльмен. Когда он уверяет, что не знал, что «Сан-Андреас» — госпитальное судно, я склонен ему полностью верить, хотя многим я обычно не верю.
— Ну, мне уж это хорошо известно, — с прежней враждебностью резко заметила она, но тут же успокоилась. — Не думаю, что ему это известно. Я уверена в этом.
— Прекрасно, — глядя на неё, с улыбкой бросил Маккиннон и тут про себя отметил с некоторым удивлением, что никогда прежде он ей не улыбался. — Джанет... простите, сиделка Магнуссон... сказала мне, что вы родом с восточного побережья. А точнее, откуда? Надеюсь, вы не будете считать это наглостью с моей стороны?
— Ну что вы. — Она улыбнулась, и Маккиннон с ещё большим изумлением понял, что она впервые за всё время их знакомства улыбнулась ему. — Из Абердина. А что?
— Странно. Создаётся такое впечатление, что лейтенант Ульбрихт прекрасно знает Абердин. Ему хорошо известно о тюрьме «Петерхед» и обо всём, что имеет к ней отношение.
На какое-то мгновение в её лице отразилась озабоченность.
— А его что?..
— Вряд ли. Если он доведёт судно до Абердина, то ему наверняка дадут медаль. Сестра, а ваши родители тоже из Абердина?
— Только отец, а мать из Киля.
— Киля?
— Да, из Германии. А разве вы не знали?
— Конечно, нет. Откуда я мог это знать? Но даже если бы и знал, какая разница?
