– На остров?
Дашер кивнул:
– Я в лодке смотаюсь на берег и доставлю серебро.
– В этой? – Баттерфилд указал на разбитый баркас – все, что у нас осталось.- Поднять паруса! – скомандовал Баттерфилд и сообщил Дашеру: – Мы идем в Англию.
– Капитан! – закричал Дашер. – Джон, скажи ему о моей бочке. -
Я пошел за Баттерфилдом по трапу.
– Сэр, это правда, – заверил я его. – У него на острове бочка, полная серебра и золота.
Баттерфилд вошел в каюту, наклонился над лежащей на столе картой и взял в руки карандаш и параллельные линейки.
– Мы можем задержаться и забрать клад. Времени хватит.
– Извини, Джон.- Он проложил курс через рифы, потом протащил линейку к розе ветров.
– Но, сэр, для Дашера это очень много значит.
– Именно поэтому я и хочу оставить этот клад там, где он сейчас, – Он отметил курс карандашом и захлопнул линейку.- Ты знаешь, что Библия говорит о деньгах?
– Что деньги – источник всякого зла.
Он покачал головой.
– Не совсем так, Джон. Сребролюбие корень всех зол. И вернее не скажешь. – Он посмотрел на меня. Доброе лицо его выражало озабоченность. – Подумай-ка о несчастьях, связанных с этими сокровищами. Это кровавые деньги. Сколько людей погибло, разыскивая этот клад. Лучше всего оставить его там, где он сейчас. Что бы ты ни думал по этому поводу.
Я поднялся на палубу и подошел к Дашеру. Он смотрел на Кулебру, проплывающую перед нами. Я сообщил о решении капитана.
– Я так и думал.- Дашер не скрывал своего разочарования. – Чуял нутром.
С его запястья свисала цепь, болтаясь от качки и стуча по сапогам. Пушки наши были подтянуты к бортам и закреплены. Горн и еще один матрос выбрасывали остатки баркаса за борт.
– Никогда мне не разбогатеть,- посетовал Дашер. – Все время не везет.
– Чем ты теперь займешься? Он вздохнул:
– Очищу пару-другую карманов, чтобы составить начальный капитал. Может, куплю себе танцующего медведя и пойду с ним по Англии. Может быть, поступлю в театр. Из меня выйдет хороший актер, ведь так?
– Думаю, что да.
– Энергия во мне не иссякла. Большое приключение за плечами.
– И слава, – добавил я.
– Ну, вся слава достанется вашему капитану. Его суденышко с маленькими пушками очистило море от пиратов. Я тут ни при чем.
– А где твой попугай? Жаль его.
– Этот чертов старый идиот? Рад, что от него избавился.
Дашер отвернулся от Кулебры и отправился искать молоток с зубилом. Мы пошли мимо Кулебры, мимо Луис-Пенья, над пляжами которого вилось такое количество гнусной мошкары, что казалось, над ними висят серые облака. Земля осталась позади. В открытом океане нужно было еще похоронить наших мертвых товарищей.
Капитан Баттерфилд прочитал над ними тексты из Библии. Рулевой и Роланд Эбби лежали рядышком, завернутые в белую парусину.
Я сжал плечо старого пушкаря, надеясь, что он уже на Зеленых Лужках, среди таверн и деревьев. Потом я ушел, чтобы не видеть, как он уйдет в глубину, и заткнул уши, чтобы не слышать всплесков. Впервые я пролил слезы по бедному мистеру Эбби. Жаль мне было его!
Пассаты гнали нас домой, постоянные, в попутной четверти, натягивая такелаж в блоках. Паруса не нуждались в уходе. Кроме того, помогало благоприятное океаническое течение.
Плавание превратилось в сплошное удовольствие. Мы дважды переводили часы при смене поясов. Я взялся дважды в день кормить Бартоломью Грейса, как животное, в темноте «Пещеры». Иногда он был мрачен, иной раз сердился, но всегда благодарил за еду и спрашивал о нашем продвижении. Я старался не подходить близко, пихая миски в его сторону.
Через шесть дней мы уже шли к северу от Бермуды, склоняясь к востоку, а западные ветры подгоняли нас к дому, Дашер работал с командой, как будто все время был ее членом, скреб палубу и стоял у штурвала. Но на мачты лезть не вызывался и воздух из мехов не выпускал, и поэтому казался толстым и неуклюжим.
На седьмое утро Баттерфилд нацелил свой погнутый секстант на солнце, когда оно показалось над бушпритом. Я ждал с открытой книгой и карандашом, готовый записать углы, когда он скажет.
– Ох… боже мой! – вырвалось у капитана.
– Что случилось, сэр?
Он опустил секстант, поднял руку ко лбу и покачнулся.
– Джон, мне дурно.
И он рухнул на палубу, не выпуская секстанта.
Дядя Стэнли,- залепетал я. Увидев, как неожиданно он упал, я испугался и, снова превратившись в ребенка, стал растерянно толкать его в плечо.
Он трясся, как будто превратившись в желе, словно в нем не осталось костей. Кожа стала горячей, выступила испарина.
– На помощь! – закричал я, и Горн примчался первым. Дашер был ближе, но он остановился в ярде.
– Боже мой, он умер! – вырвалось у Дашера. – Дал дуба!
Горн отпихнул Дашера и опустился на колени. Он провел рукой по груди Баттерфилда, к его шее и щекам, затем положил руку на лоб. Он отверйул веко, и я увидел белок глаза -только белок – и выглядело это страшно.
– Спокойно, Джон, – сказал Горн. – У него лихорадка.
– Лихорадка! – воскликнул Дашер. Он прикрыл рот и зажал ноздри.- Как он ее здесь подхватил?
– Не здесь. Она сидела в нем с визита на Луис-Пенья.
– Значит, мы все можем ее подхватить,- пробубнил Дашер сквозь пальцы.
– Ты и Джон – нет. Но остальные – запросто. Все, кто сходил на берег на Луис-Пенья.
– Ты… сходил? – спросил я.
– Да.- От следующих его слов я чуть не лишился дара речи.- Мистер Спенсер, вы теперь на судне хозяин.
Вечером слегли еще двое матросов. Работой способными остались лишь Дашер, Горн, я и здоровенный Мадж. И к заходу солнца поднялся ветер.
– Надо взять рифы? – спросил я Горна.
– Вы хозяин, – туманно ответил Горн.
– Но надо? – Моя детская игра повторялась теперь всерьез. Молчание Горна выводило меня из себя.
– Ответь мне, – потребовал я. Он сощурился на паруса:
– Как сказать, мистер Спенсер. Если зарифить, мы потеряем ход, но, с другой стороны, шутки с ветром плохи. Это решение капитана, а не матроса.
– Тогда мы уберем грот.
– Ну да, – улыбнулся Горн. – Именно это я и сделал бы.
Дашер стоял у штурвала, пока мы боролись с парусиной. Горн справлялся с одной стороны, мы с Маджем – с другой. Лишенный своего самого большого паруса, «Дракон» встретил ночь.
Я послал Маджа отдыхать, оставив Горна у штурвала.
– Схожу к капитану, – сказал я ему.
Над столом в капитанской каюте горела низко висящая лампа. Она скрипела, раскачиваясь и бросая мечущиеся тени на переборки. После тьмы на палубе здесь казалось светло, я ясно видел капитана, зажатого за штормовым бортиком койки, в который впились побелевшие пальцы. Лицо Баттерфилда тоже было бледным.
