Далеко впереди виднеется белая точка.
— «Пассажир» топает с туристами, — говорит Роман Николаевич, опуская бинокль.
Судно быстро приближается. Вот оно уже на траверзе и можно прочесть название. «Дюнкерк». Идет под французским флагом. Видно, как пассажиры перешли на один борт, разглядывают «Киренск», машут платками, шляпами… Вахтенный офицер долго смотрит на теплоход в бинокль. На мостике «Дюнкерка» несколько человек. Показывают руками, о чем-то говорят. Суда расходятся на близком расстоянии.
— Хороший ходок, — говорит Роман.
Главный строитель хитро подмигивает:
— Может, погоняемся? Нам все равно куда идти. Туда или обратно. Принимайте командование.
— Сомневаюсь, что мы его догоним. «Пассажир» все же. Увидит, что мы замышляем, прибавит несколько оборотов и покажет кончик. Стоит ли конфузиться?
— Посмотрим. Он в годах, а мы новорожденные. Поворачивайте, давайте полный, самый полный ход. А я спущусь в машину. Попытка не пытка.
Заводской капитан уходит покурить в рубку. Роман Николаевич командует рулевому:
— Лево на борт!
«Киренск» описывает плавную кривую и ложится на параллельный курс с «французом». Тот уже успел уйти вперед не меньше чем на полмили. Роман Николаевич дает «самый полный вперед». Палуба под ногами начинает вибрировать сильнее, выхлопы из трубы чаще.
Стрелка тахометра дрожит, переходит на деление 105, потом на 115. Это уже значительно выше нормальных оборотов.
Проходит полчаса. «Киренск» заметно нагоняет «француза». Сначала никто не обращает внимания на увеличение хода. Судно на испытаниях. Но скоро вся палуба заполняется людьми. Поняли, чего хотят на мостике. Все с интересом смотрят на «Дюнкерк». Роман подворачивает поближе к нему. На «Дюнкерке» тоже заметили намерение советского теплохода. Пассажиры что-то возбужденно кричат. Вот один из них бросается на мостик. Жестикулирует, показывает штурману на «Киренск». Наверное, просит прибавить ход. Видно, как забурлила вода под винтом у французского лайнера. Там тоже прибавили ход, но «Киренск» явно нагоняет. Азарт охватывает стоящих на палубе. Люди поднимают головы, смотрят на капитана.
— Давай, давай! Жми, «Киренск»! — кричат болельщики.
Роман Николаевич всем телом наваливается на планширь. Хочется толкнуть теплоход вперед.
Тахометр показывает 118! Наверное, главный строитель наблюдает за состязанием из машинного иллюминатора и выжимает из двигателей все. «Киренск» неуклонно, минута за минутой, выходит вперед.
Слышно, как на «Дюнкерке» от возбуждения ревут туристы. На «Киренске» стоит сплошной крик. Последние метры — и «Киренск» обгонит «француза».
— Давай вперед! Готовь конец!
Матрос бежит на корму, разворачивает манильский швартов. Теперь уже нет сомнений, что «Киренск» идет быстрее. Туристы неистовствуют. Вахтенный штурман на «Дюнкерке» демонстративно отворачивается. Человек не любит, когда его обгоняют.
А тут еще шутники показывают с кормы «Киренска» конец манильского троса. Не очень учтиво, конечно.
Проходит еще минут сорок. «Француз» остался позади. На «Киренске» снова сбавляют обороты до нормальных. Роман передает командование заводскому капитану. Чудо что за судно! Возвращается из машины главный строитель. Он в одной рубашке, совершенно промокшей от пота.
— Жарко! А вы сомневались… Здорово? — тяжело дыша, говорит он капитану. — В море так не ходите, Роман Николаевич. Не надо перенапрягать двигатели, хватит вам хода. Это можно позволить себе на испытаниях, но если прижмет когда-нибудь, помните — у «Киренска» большой запас скорости.
— Сколько же вы дали?
— Я считаю, миль восемнадцать.
5
С тех пор как капитан Сергеев подписал приемочный акт и принял командование над «Киренском», прошло около пяти лет. За это время они сделали много рейсов, и ни разу «Киренск» не подвел капитана. Ни в шторм, ни в туман, ни во время сложных швартовок. Роман узнал цену своему теплоходу.
В отпуске он скучал по судну. Ему недоставало шума динамомашин, запахов свежей краски и горячего машинного масла, ветра, плеска воды у бортов — всего, к чему он привык за годы плаваний. Возвращаясь, он шел по причалу быстрым шагом, нетерпеливо ожидая, когда же покажется из-за склада нос «Киренска». Шел, как влюбленный на свидание. И теплоход ждал капитана. Он приветствовал его коротким гудком, когда тот после долгого отсутствия поднимался на борт. Такой порядок завел старпом, зная, что это доставит удовольствие Роману.
Сейчас, сверкая ходовыми огнями, «Киренск» подходил к Гибралтарскому проливу.
Роман Николаевич по внутреннему трапу поднялся в штурманскую. В рубке было темно, только круглое пятно света от привернутой к переборке, похожей на паука лампы падало на карту. Капитан посмотрел на часы, циркулем измерил расстояние и прошел в рулевую. Матрос изредка нажимал на рулевые кнопки, и тогда раздавалось тихое гудение соединившихся контактов где-то в глубине колонки, да щелкали при своем движении репиторы гирокомпаса. Увидев капитана, матрос выпрямился.
Роман толкнул наружную дверь. В лицо пахнуло холодным ветром. В правом крыле он заметил светящуюся точку папиросы старпома.
— Ну что, Виктор Семеныч? Гибралтар не открылся еще?
— Пока нет.
Роман Николаевич взял из ящика бинокль, пошарил по горизонту. Кругом чернота, но маяк должен скоро открыться. Мерно и мощно стучали дизеля.
Капитан поднялся на верхний открытый мостик. Здесь ветер чувствовался сильнее. Если пройти от правого борта на левый сто раз, будет около полутора километров. Моцион ему рекомендовал врач. Во время таких прогулок есть время подумать о разном. На берегу ходить приходится мало. Как будто бы все хорошо… Вот только последнее время начало пошаливать сердце, запретили курить и пить. От вина он отказался легко, а вот курить так и не смог бросить. Как только выходит на мостик, рука тянется в карман за папиросами. В каюте и на берегу он почти не курит. Но надо собраться с силами и бросить совсем… И с Валей тоже не все ладно. Когда она приезжала к нему в Одессу, была хмурой и недовольной. Расплакавшись, говорила всякие обидные слова.
— Не могу я больше так жить. Хватит гоняться за тобой по портам. Два-три дня вместе — и снова месяцы разлуки. Нет семьи. Танька без тебя выросла. Ну, скажи, что ты дал ей, отец? Что? Ты думаешь больше о своем «Киренске» и команде, чем о нас…
Она долго не могла успокоиться. И говорила неправду. Он очень много думает о них. Но море есть море, и капитану нельзя сидеть на берегу. Она прекрасно знает об этом. Говорят, что у женщин в ее возрасте появляются раздражительность, повышенная нервозность… Раньше она никогда не была такой. Раньше, в молодости, она все понимала…
Наверное, и у него изменился характер, но ему это незаметно. А вот возраст он начал чувствовать. Быстрее утомляется, часто тянет полежать, волосы поседели… Уже не хочется сделать красивый маневр, так чтобы ахнули товарищи… Лучше обойтись без риска. Безопасность прежде всего. Зачем портить репутацию.
Так… Пятьдесят три раза прошел по мостику. Все-таки Валя его беспокоит… Сколько же они прожили вместе? Около двадцати лет. «Не замотайте серебряную свадьбу!» — смеялся Игорь.
Недавно они получили отдельную квартиру. Просторную, светлую, в новом доме. Валя так радовалась, приложила много сил, чтобы в комнатах было уютно… У них очень хорошо… И Ленинград стал таким красивым. Кварталы огромных домов, цветы на улицах…
Вроде бы все хорошо…
Высоко в черном небе проплыли два огонька — красный и зеленый. Далекой пчелой ровно гудел мотор. Летел пассажирский самолет. Через минуту звук затих, огни исчезли. Но Роман Николаевич уже не ощущал того спокойствия и безмятежности, которые владели им недавно… Вот так же где-то далеко рождался звук… Сначала он был еле слышен, потом нарастал, переходил в воющий рев, и десятки гитлеровских самолетов неслись на судно…
Только бы не было войны. А вчера иностранный военный самолет дважды облетел «Киренск». Пикировал, грозно проносился над самыми мачтами. Чего он хотел? Запугать? Тренировал экипаж к будущим боям? Мир неустойчив… Только бы не было войны… Мысли о ней приходят к нему часто. Он до сих пор не может забыть ее… Хотя времени прошло много…
Когда «Киренск» заходит в Ленинград, каждый раз на причале его встречает Танька. Ластится, целует: «Папуля, папуля…» Выросла незаметно. Недаром все мальчишки с «Киренска» стараются попасться ей на глаза, когда она приходит на судно. А «папуля» все еще считает ее ребенком. Взрослая, совсем взрослая. У девочки своя жизнь, наверное скоро выйдет замуж.
Дочь уже несколько раз настойчиво спрашивала его, нетерпеливо заглядывая в глаза:
— Как, папа, нравится он тебе? Нравится? Ну, говори же.
Что он может сказать? Важно, чтобы она была счастлива, и он отвечал:
