Пока Биверсток перебирал эти мысли, полковник следил за тем, как развивается игра. И чем дальше, тем меньше эта картина ему нравилась. Белокурая девочка, опустив руки, стояла в траве, а вокруг прыгали, кричали, размахивали руками пятеро или шестеро детей племянницы во главе с Лавинией. Время от времени они дергали белокурую девочку за рукав или край платья, а то и за волосы. Эта забава более напоминала ему не игру, а обыкновенную травлю. Причем девочка с белыми волосами не плакала, не огрызалась и лишь время от времени оглядывалась на самых агрессивных игрунов. В лице ее не выражалось ничего, хотя бы отдаленно свидетельствующего об испуге.
— Жулик этот с «Девоншира» что-то около месяца назад заходил к нам в Порт-Ройял.
— Работорговец?
— Он.
— Ну и что?
— Ну и среди прочих, среди негров, сидит, смотрю, плачет. Гринуэй сказал, что это дочка какого-то каторжника. Ну и пожалел я сироту.
— Он продал ее вам?
Биверсток покашлял.
— Я подумал, что так будет лучше. Что ей делать на корабле этого мужлана? А тут еще Лавиния к ней привязалась.
— Это заметно, — негромко сказал полковник.
— Что вы говорите?
— Что ваша дочка очень живой ребенок.
Ватага разгоряченных детей оставила белокурую девочку в покое и понеслась к цветнику, куда старый слуга Томас привел седогривого пони.
— И что самое интересное, милорд, она оказалась немой.
— Немой?
— Или по крайней мере ее нельзя научить ни одному цивилизованному языку.
— Интересно.
Девочка словно почувствовала, что говорят о ней, повернула голову и посмотрела в сторону террасы под пальмовым навесом.
— Мой Томас, вон он у цветника, — продолжал плантатор, — вот он у меня большой мыслитель. Он говорит, что у его племени, там, в Африке, есть поверье, будто обезьяны не разговаривают только за тем, чтобы их не заставили работать.
Биверсток расхохотался собственным словам, с трудом удерживая во рту сдобренную портвейном индюшатину.
— На обезьяну она не похожа.
— Но работать она не хочет. Ничего нельзя заставить сделать, ну просто ничего.
Губернатор встал. Он, кстати, сидел за трапезой, не снимая свой плащ, что выглядело странно в такую жару, и направился прямо к девочке, о которой только что шел разговор. Она продолжала одиноко стоять посреди лужайки. Она ни одним движением не показала, что на нее производит хоть какое-то впечатление приближение высокого мужчины с бледным лицом в богатом черном камзоле и черном ветхом плаще.
Хозяин встал и последовал за гостем в некотором отдалении с полным бокалом в руках.
Дети, наперебой теребившие пони и досаждавшие старому Томасу глупыми вопросами, тоже заметили, что происходит. Маленькой толпой, тихо шушукаясь, они со своей стороны приблизились к месту общего интереса.
Несколько секунд полковник Блад внимательно всматривался в лицо девочки. Досада из-за бездарного и ненужного визита к этому лукавому обжоре перестала его терзать. Он тихо спросил:
— Как тебя зовут?
— Елена.
Надо ли говорить, что и мистер Биверсток, и дети, и старый Томас, и даже седогривый пони остолбенели, окаменели, потеряли дар речи. Трудно сказать, сколько могло бы продолжаться это оцепенение, если бы его превосходительство губернатор не повернулся к хозяину и не спросил:
— Сколько вы за нее заплатили?
Плантатор поднял брови, выпятил губы, отвел в сторону руку, но сказать так ничего и не успел. Лавиния, стоявшая несколько в стороне, громко и безапелляционно заявила:
— Двадцать пять фунтов.
Глава вторая
Лучшая подруга
Осторожно ступая по каменистому дну, лошади перешли неглубокий ручей и стали шагом подниматься по пологому склону, местами поросшему кустарником.
Мисс Элен ехала немного впереди, изящно откинувшись в дамском седле. На ней была белая амазонка и белая же широкополая шляпа. У самой вершины холма она остановилась, образовав на мгновение вместе со своей лошадью романтическую и величественную конную статую.
Энтони невольно залюбовался ею и несколько секунд не решался приблизиться, чтобы не нарушить это внезапное одиночество.
С того места, где остановилась мисс Элен, открывался впечатляющий вид. И Порт-Ройял с белыми домами, зелеными крышами, и гавань с игрушечными корабликами, и проплешины гигантских мелей слева от форта, и сияющие в сиреневой дымке морские дали. Элен глубоко вздохнула и, не оборачиваясь к брату, спросила:
— Так ты не ответил мне, Энтони, ты пойдешь сегодня на эту вечеринку или нет?
— Ты говоришь так, как будто тебе этого не хочется.
— Дело совсем не в этом, — Элен слегка прикусила верхнюю губу, что свидетельствовало о сильном раздражении, — я просто хочу знать точно — да или нет. Я хочу успеть уложить волосы.
Энтони пожал плечами:
— Лавиния твоя лучшая подруга, а ты готовишься в гости, как на поединок.
— Не говори глупостей, Энтони. Лавиния действительно моя ближайшая подруга, и поэтому мне не хотелось бы своим затрапезным видом испортить ей праздник. Ты же знаешь, какое для нее значение имеют подобные вещи.
— Будь по-твоему. У вас, женщин, всегда какие-то сложности на пустом месте.
Элен опять прикусила губу.
— Тем не менее ты мне так и не ответил.
— Да, поеду. Хотя, — Энтони зевнул, — не сказал бы, что горю желанием.
— Тогда я тебя не понимаю. Ведь все так просто: если не хочешь — откажись.
— Ну, ты же знаешь, — тихим внушающим голосом заговорил брат, — что это уже далеко не первое приглашение и отказываться долее просто невежливо.
— А-а, значит, дело только в этом? — иронически усмехнулась сестра. — Знак вежливости. Сын губернатора, превозмогая отвращение, пытается удержаться в рамках приличий.
Юноша выразительно помотал головой:
— Послушай, Элен, я что-то не пойму, ты мне уже четверть часа треплешь нервы и все из-за такого пустяка, как прическа. Это, наконец, смешно.
— Ах, тебе уже смешно?!
Энтони всегда пугался, когда сестра начинала говорить таким тоном.
— Ну, хорошо, хорошо. Если ты не хочешь, чтобы я ехал к Лавинии, я не поеду. Не понимаю, почему этого не следует делать, но подчиняюсь твоему капризу.
— Не смей так со мной разговаривать!
И без того бледное, как у отца, вытянутое лицо юноши совсем побелело. Он нервно поежился в седле, и его жеребец заволновался под ним.
— Ну и характер у вас, мисс, должен вам заметить.
— А я никого силой возле себя не держу.
Чем сильнее трясло Энтони от справедливого гнева, тем спокойнее он старался говорить.
— Считаю своим долгом вас известить, мисс, что собираюсь сегодняшний вечер провести в обществе небезызвестной вам красавицы Лавинии Биверсток. Так что не сочтите за труд известить сэра Блада, что ждать меня к обеду не следует.
