Впрочем, спор был. Мы сгоряча пытались слишком занизить и без того скудный суточный рацион. Но Асхат доказал нам, что этого делать не следует. Мы можем сразу сильно ослабнуть. Порешили, что в день на каждого приходится три картофелины, две ложки крупы и две ложки свиной тушенки. Обед варит вахтенный.
- Теперь главное, — сказал Зиганшин, доставая из кармана гимнастерки завернутые в прорезиненную ткань документы, — вот солдатская книжка, вот комсомольский билет. У всех целы? Не подмокли?
— Здесь не подмокнет! — хлопнув ладонью по карману, что против сердца, сказал Анатолий.
Как было тут сдержать улыбку. Документы, действительно, у всех были в полном порядке, не подмокли.
— Что бы с нами ни случилось, — став строгим и требовательным, сказал Асхат, — кто бы и когда бы нас ни спас, — мы советские солдаты, боевая единица. Так и будем действовать, по уставу. Будем с честью выполнять свой воинский долг.
Мы поднялись без команды. Мы негромко повторили за командиром:
— Будем с честью выполнять свой воинский долг.
Эти слова прозвучали как клятва. И это была наша клятва.
Асхат выглядел очень усталым. Все эти штормовые дни он работал за семерых. Он успевал везде: и стоял за подвахтенного, и следил за моторами, пока они еще работали, подбадривал нас И еще мне казалось, что совесть его, несмотря на то, что он ни в чём не был повинен, не давала ему покоя.
Он мучительно искал ошибки в своих действиях командира, искал дотошно, беспощадно и, видимо, от души считал, что во всем случившемся где-то, как-то виноват он. Он беспокоился не только о нас. Стоя на подвахте, он однажды сказал:
— Подумай, Иван, как тяжело сейчас командиру нашего подразделения. Пропала баржа, пропали люди — ЧП. Ведь никто не знает, живы мы или нет. Цела баржа или потонула. А ведь он ночей не спит, думает. Да и все солдаты. Ищут нас, очень ищут. И не могут найти.
И ко мне приходили такие мысли, и другие беспокоились, что нехотя причинили огромное беспокойство, взвалили на плечи людей, которых любили и уважали, тяжелое бремя ответственности за нас.
На Курилах была создана оперативная группа по руководству поисками «Т-36», По ступил приказ: при малейшей возможности поднять в воздух самолеты, направить в океан корабли. Но по-прежнему неистово бушевал океан, по прежнему завывала пурга. Однако, несмотря на штормовую погоду, в море вышел сторожевой корабль пограничников, под командованием капитан-лейтенанта Долгачева. Моряки, самоотверженно борясь со штормом, вели настойчивый поиск баржи «Т-36». Им удалось оказать помощь двум судам, терпящим бедствие, — траулеру «Павлоград» и рыболовецкому катеру с командой из шести человек. Но «Т-36» пограничникам обнаружить не удалось.
С нетерпением ждали улучшения погоды летчики. Как только несколько прояснилось, на одном из аэродромов сделали попытку поднять в воздух вертолеты, чтобы еще раз тщательно осмотреть побережье. Ветер был слишком силен, от этого плана пришлось отказаться. Но самолеты все же поднялись в воздух. Их экипажи вели поиск «тридцать шестой» в сложнейших метеорологических условиях. Капитан А. Тихонов, командир звена К. Чимбай, летчик второго класса М. Скрипников и другие вели разведку океана, углубляясь в него на весь радиус полета своих машин. За океаном велись неотступные наблюдения и техническими средствами.
Поиски еще более усилились, когда над океаном наконец проглянуло солнце. Солдаты, летчики, моряки — все горели одним желанием: не жалея сил, с риском для жизни, как можно быстрее прийти на выручку четырем солдатам, попавшим в беду.
Всем судами находившимся в этом районе, было дано указание свернуть с курса и крейсировать в поисках нашей баржи.
Но снегопад и туман, океанские волны и бешеный ветер плотно закрыли нас. И несмотря на все усилия наших товарищей, мы оставались с океаном один на один.
Если бы мы могли хоть сообщить, что живы! Пусть бы спасение пришло нескоро. Но по крайней мере мы бы знали, что люди не будут думать о нас, как о погибших.
Мы тоже думали об этом, Но Асхат высказал эту мысль вслух, как нечто наболевшее, глубоко выстраданное.
Когда наступило затишье, мы уговорили Асхата пойти отдохнуть. Он согласился.
Мы взяли багры, доски, что попало тяжелое под руки и стали скалывать лед с лееров, с бортов, с рубки. Едва перестал идти снег, как похолодало и брызги волн стали намерзать на металлические части судна. Час от часу ледяной панцирь становился все толще, тяжелее. Баржа начала сильнее крениться, грозя потерять остойчивость.
Мы боролись за плавучесть судна изо всех сил. Мы уже, право, мечтали о дожде со снегом. Тогда потеплело бы.
Низкие, тяжелые, наполненные влагой тучи не заставили себя долго ждать. Нас догнала вторая волна тайфуна.
Ливень водяной пыли обрушился на судно. Мгновенно вспененные волны снова,. подхватили баржу, как щепку, и принялись швырять из стороны в сторону.
Зиганщин рассказывал потом, что его сбросило с мотора, ударило головой о переборку так, что он едва не потерял сознание.
Он выбрался на палубу, когда вокруг вновь ревел и стонал океан, будто и не было передышки. Ветер словно старался наверстать упущенное. Он точно мстил за часы отдыха, которые нам дал.
Огромные волны перекатывались через палубу. Они накрывали, как говорится, баржу с «головой» и нас тоже.
Мы спрятались в кубрик.
Прошло с полчаса, как вдруг дверь открылась и вместе с потоком морской воды в помещение ввалился мокрый до нитки Асхат. Оглядев нас, он счастливо улыбнулся.
— Все целы! А я кричу, надрываюсь. Нет никого не палубе. Не стану больше один спать. И не посылайте.
За грохотом волн и воем ветpa мы не слышали криков Асхата. Как его самого-то не смыла волна! Новый вал ворвался в кубрик. Вода плескалась на полу, задерживаемая высоким порогом. Она грозила подмочить продукты.
Я предложил перебраться самим в машинное отделение и припасы туда перетащить.
Мы закрепили как только смогли бочонок с пресной водой и печку и с превеликим трудом перебрались в трюм. К счастью, мы выбрали удачный момент: баржа минуты две шла в ритме с волнами и не зарывалась.
— Она у нас сверхплавучая, — шутил, отряхиваясь от воды, Крючковский.
— Здесь и будем сидеть, пока шторм не утихнет, — сказал Зиганшин.
Так началось наше трюмное сидение. Дежурили мы строго по очереди. Старались как можно больше спать. Когда спишь, не так остро чувствуешь голод, если посчастливится — и во сне не увидишь чего-нибудь съестного: тот самый чудесный в мире солдатский суп или щи, которые повар полным черпаком наливает в объемистый котелок. А как пахнет этот суп. При одном воспоминании даже во сне сводит скулы. А хлеб! Горячий, прямо из пекарни, с хрустящей корочкой и душистым мякишем. Хоть бы не есть, хоть бы только понюхать!
