Рано утром я вышел на палубу, вслед за мной вышел и Апостоли. Несмотря на небольшую лихорадку, он провел ночь довольно хорошо, а душой был совершенно здоров и даже довольно весел.
Ночью и на следующий день мы прошли пролив, отделяющий остров Мармару от полуострова Артаки, и пространство между этим островом и мысом, на котором стоит Азиатский замок. С помощью течения мы вошли в Эгейское море, когда последние лучи заходящего солнца окрашивали розовым цветом вершины гор Иуды. В это время дул довольно холодный северный ветер, и потому, несмотря на прелесть зрелища, я заставил Апостоли уйти в каюту и обещал явиться туда вслед за ним. У него целый день было сильное давление в груди, и я решился пустить ему кровь. Как только я пришел, он, в полной уверенности в моих познаниях, засучил рукав и протянул ко мне свою исхудавшую руку. Видно, воспоминания о древней славе отечества взволновали кровь Апостоли, или, может быть, он раздражил грудь тем, что слишком много говорил, только красные пятна на лице его были еще багровее обыкновенного, глаза лихорадочно блестели, и потому я сразу же открыл ему кровь. Это произвело самое благотворное действие: выпустив три или четыре унции крови, я заметил, что он уже дышит свободнее и лихорадка его утихла. Он ослабел и скоро заснул. Я прислушивался некоторое время к его дыханию: оно было тихо и ровно. Надеясь, что он проведет ночь спокойно, я пошел на палубу подышать свежим вечерним воздухом.
У дверей каюты встретился мне вахтенный матрос, которого штурман прислал просить il signor Inglese [9] выйти на минуту на палубу.
Глава XXI
Штурман наш был сицилийцем, из деревни близ Мессины. Я уже имел случай заметить его мужество и хладнокровие, когда мы выходили из Халкедонского порта. Он, со своей стороны, кажется, тоже уважал меня: когда я вывел корабль из опасности, штурман подошел ко мне и хвалил меня с искренностью старого моряка, с тех пор мы всегда с ним раскланивались и разговаривали, когда нам случалось встретиться.
Он сидел на корме, облокотившись о борт, и, когда я подошел, подал мне ночную зрительную трубу, в которую перед тем смотрел.
– Извините, – сказал он, – что я вас побеспокоил, но мне хотелось бы знать, что вы думаете об этом белом пятнышке, которое виднеется на северо-западе? Мне как-то сдается, что это – судно, которое, когда солнце садилось, вышло из-за мыса Колгино и показалось мне очень подозрительным. Оно или идет по одному пути с нами, или за нами гонится, а в таком случае мне гораздо приятнее было бы повиноваться вам, чем нашему шкиперу.
– Разве у вас нет боцмана?
– Есть, но он захворал в Скутари, и мы принуждены были его там оставить. Жаль, шкипер наш ничего не смыслит, а тот был человек знающий, мы, я думаю, скоро будем в таких обстоятельствах, что его совет очень бы пригодился. Впрочем, – продолжал штурман, – если вы приметесь за дело, так это будет ничуть не хуже, даже лучше.
– Вы оказываете мне честь, – сказал я, улыбаясь, – посмотрим.
Я направил зрительную трубу на то место, которое указал мне штурман. Луна ярко озаряла все море, и при свете ее я очень хорошо рассмотрел греческую фелуку, которая шла на всех парусах, она была милях в трех от нас и, по-видимому, шла скорее, чем мы, в это время ее можно уже было различить простыми глазами, и вахтенный на грот-марсе закричал:
– Судно!
– Ну да, разумеется, судно!.. Он что думает, мы спим, что ли, или ослепли? – пробормотал штурман. – Да, да, судно, и хорошо бы, если бы мы теперь были миль на двадцать западнее, в стороне Митилена.
– Однако же, не другое ли судно он видит?
– А что вы думаете, ведь немудрено!.. Эти негодяи пираты, как шакалы, подчас охотятся и не в одиночку.
Потом он закричал:
– Эй, вахтенный! В которой стороне судно?
– На северо-западе, прямо у нас под ветром.
– Это хорошо, – сказал я штурману, – по крайней мере, если придется бежать или огрызаться, так мы будем иметь дело с одним неприятелем. Однако же не худо бы, я думаю, разбудить шкипера.
– Конечно, придется разбудить, а жаль, пусть бы его себе спал, а вы бы стали командовать. Между тем все же, я думаю, не мешало бы прибавить несколько парусов.
– Да, недурно бы, и шкипер, верно, то же велел бы. Притом, – продолжал я, снова поглядывая в трубу, – мешкать некогда, потому что фелука идет гораздо скорее нас. Пошлите разбудить вашего капитана, да велите, чтобы вахтенные были готовы к работе. Вы знаете, где мы теперь?
– Я эти места знаю, как наш город Мессину, то есть я, зажмурившись, проведу корабль от Тенедоса до Чериго.
– Как «Прекрасная Левантийка» носит паруса?
– Прекрасно. Словно как испанка свою мантилью. Распускай хоть до последнего, ей, голубушке, все мало.
– По крайней мере, это хорошо, – сказал я.
– Оно, конечно, хорошо, да этого мало.
– Отчего вы так думаете? Опасаетесь, что разбойничья фелука догонит нас?
– Если простая фелука, так куда ей!.. Да только по бокам этого проклятого судна я заметил пену, которая мне очень не нравится.
– Да, видно, у этой фелуки, кроме крыльев, есть еще и лапы, а тогда уж от нее не уйти.
– Ага, немудрено, что она идет так скоро, – сказал я, поняв, что хотел сказать штурман, и разделяя его опасения.
Я снова приставил зрительную трубу к глазу: фелука была, по-видимому, уже не более как милях в двух от нас и я мог явственно рассмотреть ее.
– Точно, вы угадали! – вскричал я. – Теперь и я уже вижу движения весел. Мешкать нечего. Эй, за работу!.. Готово?
– Есть! – отвечали матросы.
– Спустить паруса грота и бизань-мачты и поднять парус крюйсель!
– Кто здесь без меня распоряжается? – спросил шкипер, между тем как матросы исполняли команду.
– Тот, кто заботится о корабле, когда вы спите, – сказал я. – Теперь извольте распоряжаться сами. Только нельзя ли получше, чем в тот раз?
Я отдал зрительную трубу штурману, ушел и сел у левого борта.
– Что случилось? – спросил с беспокойством шкипер.
– За нами гонится греческий пират, больше ничего. А если вы этого не боитесь, так можете идти спать, капитан.
– В самом деле? – вскричал бедняга, вне себя от страха.
– Поглядите сами, – отвечал штурман, подавая ему зрительную трубу.
Шкипер посмотрел и спросил:
– И ты думаешь, что он пират?
– Да, если б я так же верно знал, что попаду в рай, тогда бы легко было умирать.
– Что же нам делать? – сказал шкипер.
– Послушаетесь ли вы меня, старика, капитан? – спросил рулевой.
– Говори.
– Вы хоть знаете, что нам делать?
– Ну…
– Так спросите вот у этого англичанина, что сидит там, как будто ему и дела нет.
– Позвольте вас спросить, – сказал шкипер, подойдя ко мне, – что бы вы стали делать на моем месте?
– Я бы сразу же разбудил вахту, которая спит, и созвал бы пассажиров на совет.
– Все на палубу! – закричал шкипер с такой силой, что ее можно было бы принять за выражение решительности, а не трусости.
Так как боцмана не было, то вместо него один из старших матросов закричал, как обыкновенно кричат, чтобы вызвать людей, вахта которых кончилась, на помощь к товарищам. Я уже говорил, что экипаж этого судна состоял из добрых моряков, они разом соскочили с коек и, полуодетые, выбежали на палубу, шкипер опять обратился ко мне, как бы ожидая приказаний.
– Вы должны знать, сколько ваш корабль может снести парусов. Так и делайте, – сказал я, – простыми глазами видно, что фелука нагоняет нас.
– Поднять лиселя, бизань-мачты, грот и фор-марсель! – закричал шкипер. – Больше, я думаю, нельзя, – сказал он, обращаясь ко мне, пока матросы исполняли команду. – Вы видите, марс гнется, как тростинка.
– Разве у вас нет запасных мачт?
– Как не быть! Да ведь если мачта сломается, так это большой убыток для хозяев судна.
– А вы, чтобы избавить их от этого убытка, хотите, чтобы судно попалось в руки пиратам? Вы человек расчетливый, и, право, ваши хозяева очень счастливы, что у них такой бережливый шкипер.
