— Лихорадка?
— Да, милорд, и боюсь, — доктор вздохнул, — из породы тех, что так потерзали в свое время ваше семейство.
— И что...
— Нет, мне кажется, угрозы жизни мисс Лавинии нет, но, на мой взгляд, ближайшую неделю она должна будет провести в постели.
Сэр Блад кивнул:
— Если вы говорите, что это такая лихорадка, которая унесла жизнь моей жены и дочери, то значит...
— Вот именно, лицо и руки мисс Лавинии покрыты довольно неприятной сыпью. Ей было бы трудно принять вас, но если дела государственного значения...
— Нет, нет, — сделал успокоительный жест сэр Блад, — мое дело подождет неделю.
Когда губернатор возвращался домой в своей карете, ему стало немного стыдно за свои подозрения. Эта неожиданная лихорадка странным образом роднила его с Лавинией. Он слишком легко мог представить мучения, которые она испытывала. А может быть, он просто выбирает себе противника послабее, концентрируя свое внимание на этой больной девочке? Не подгоняет ли он свои выводы к той истории десятилетней давности с выкупом Элен? Не охотится ли он за привидениями, вместо того чтобы предпринимать какие-то реальные шаги для поиска Элен и Энтони? Нет, все-таки нет. Были и те сакраментальные двадцать пять фунтов, была и позавчерашняя драка на пристани. Нельзя освобождать кого бы то ни было от обоснованных подозрений на том лишь основании, что он имел несчастье заболеть лихорадкой.
«Поговорим через неделю», — решил губернатор.
Глава четырнадцатая
Фея подземелья
Уважение сэра Блада к Лавинии выросло бы еще больше, когда бы он узнал, что в момент его визита в дом Биверстоков ее там не было уже в течение нескольких дней. Доктор Шелтон, давний и бездонный должник Лавинии, разыграл перед губернатором спектакль по составленному ею сценарию. Свалку в порту тоже, естественно, организовала она, чтобы отвлечь внимание от выгрузки с борта рыбацкого баркаса большого деревянного ящика, в котором был доставлен на Ямайку сын губернатора Энтони. Страшный удар, нанесенный ему во время схватки в доме дона Диего, поверг его на несколько дней в бессознательное состояние, когда же юноша из этого состояния вышел, то у него наступила, выражаясь научным языком, амнезия — полная потеря памяти. Разумеется, управляться с человеком, находящимся в подобном состоянии, было нетрудно. В ответ на предложение дона Диего Лавиния мгновенно ответила согласием. Энтони был отправлен на Ямайку, перед высадкой его усыпили, чтобы он не понял, куда его доставили, и чтобы очертания родных берегов не пробудили ненужных воспоминаний. После этого уложили в ящик с предварительно просверленными дырками. Пользуясь суматохой, ящик погрузили на телегу и, замаскировав, отвезли в Бриджфорд. Хитрость Лавинии заключалась в том, что для выгрузки ящика с Энтони она выбрала самое людное место на острове. Транспортировка его из любой другой точки на побережье не могла пройти незамеченной, люди губернатора рыскали повсюду, и только в порту их можно было отвлечь.
Почему Лавиния не захотела устраивать свое свидание с Энтони на каком-нибудь другом острове? Очень скоро это станет понятно.
Уже через час ящик был выгружен во дворе бриджфордского дома и двумя наиболее доверенными слугами снесен в тайные катакомбы, сто лет назад вырытые первым Биверстоком под своим домом. Может быть, у этого человека были основания скрываться, может быть, эти подземелья нужны были ему для каких-то других целей — это осталось тайной. Говорили, что первый Биверсток был немного алхимиком, немного магом, все может быть. Одно было неопровержимо — подземелье он вырыл огромное и, если так можно выразиться, прекрасно оборудованное. Жители Бриджфорда изрядно бы удивились тому, что рассказы о жутких тайнах дома на окраине не такое уж преувеличение.
Лавиния, отлично осведомленная о секретах родового гнездышка, решила воспользоваться прадедушкиным наследством. Чтобы отвлечь внимание губернаторской полиции от того места, где она решила наконец выяснить отношения с предметом своей страсти, она велела всем слугам во главе с Троглио перебраться в Порт-Ройял. Ему одному была объяснена суть разыгрываемого представления. Он должен был следить за тем, чтобы слуги не проболтались о том, что госпожи в Порт-Ройяле нет. Разумеется, всем было щедро заплачено, и поэтому все помалкивали не только из страха. Таким образом, сэр Блад, несмотря на всю свою природную проницательность и несмотря на два десятка людей, приставленных к дому Биверстоков в столице колонии, до самого последнего момента и не подозревал, что его просто-напросто обвели вокруг пальца.
* * *
Интересно, что в тот самый день, когда Энтони прибыл на Ямайку, Элен вышла на набережную Санта-Каталаны. В отличие от брата, находившегося в беспамятстве, она пребывала в тоскливом ужасе. Причиной подобного состояния были те изменения, которые произошли с доном Мануэлем за время, прошедшее с момента их бегства из логова дона Диего.
Начиналось все в высшей степени достойно. Дон Мануэль явился в рыцарственном ореоле в тот самый момент, когда девушке угрожала реальная и очень близкая опасность. Герой вырвал героиню из лап мерзкого похотливого паука. Но вскоре после того, как они взошли на борт «Тенерифе», начали выясняться настораживающие вещи. Во-первых, оказалось, что на борту корабля нет Тилби. Элен попросила прислать камеристку в отведенную ей каюту. Дон Мануэль несколько смущенно улыбнулся и заявил, что не знает почему, но девушка отказалась взойти на борт. Элен сразу поняла, что это ложь. Зная Тилби, она не представляла, что есть причина, из-за которой девушка решила бы расстаться со своей госпожой. Она не стала разоблачать эту наглую ложь, а просто потребовала повернуть корабль к берегу. Дон Мануэль указал на огни, высыпавшие на побережье.
— Это люди моего дяди, они не оценят вашего порыва. Я просто не имею права подвергать вас такому риску.
Несмотря на фальшивый тон, которым это было сказано, обстоятельства складывались столь очевидно не в пользу Элен, что она промолчала. Ей оставалось только молиться за Тилби.
На следующее утро выяснилось кое-что похуже — «Тенерифе» направляется отнюдь не к Ямайке, как считала Элен, а наоборот, к Санта-Каталане. Выяснилось это за завтраком, и так неожиданно, что девушка уронила в чашку с бульоном серебряную ложечку.
— Что вы сказали? — переспросила она дона Мануэля. Тот, великолепно одетый, надушенный, в тщательно расчесанном парике, с аппетитом продолжал свою трапезу.
— Почему, мисс, вас так удивляет то, что я наконец решил попасть туда, куда я должен был попасть еще полтора месяца назад? Я как-никак нахожусь на службе.
