Ознакомительная версия.
Для де ля Шатра самый смак представлял второй турнирный день, когда на ристалище начинался групповой поединок. Предводителем первой группы был граф Жан де Монфор, а второй — граф Шарль де Блуа. Состав и количество участников ристалища определяли герольды. Они должны были разделить рыцарей на две партии, соблюдая при этом требования справедливости — чтобы на той и на другой стороне оказалось, по возможности, одинаковое число рыцарей и чтобы в каждой группе количество сильных и опытных воинов оказалось равным.
Но главной изюминкой второго дня турнира, главным его условием, являлся очень важный момент — побежденный рыцарь должен был отдать победителю своего боевого коня и доспехи. Все это стоило больших денег, а Раймон де ля Шатр не считал себя чересчур богатым, чтобы отказаться от такой великолепной возможности сделать свой кошелек поувесистей. Поэтому шевалье не спешил набивать брюхо всякой всячиной, и тем более — наливаться вином. Все это можно будет сделать завтра, после ристалища.
Ни для кого не являлось секретом, что турниры для бедных рыцарей являлись хорошим шансом улучшить свое материальное положение. Некоторые, чтобы приобрести себе приличное вооружение, в котором можно было без опасения появиться на турнире, брали деньги в долг у евреев-ростовщиков. Но надежда разбогатеть и вернуть ростовщику всю сумму с процентами чаще всего разбивалась, как стеклянный сосуд. Однако разные бедолаги любили сладкие сказки, где рыцарям судьба благоволила.
В одной из них герой заложил все, что имел, и отправился вместе с оруженосцем на турнир. Оруженосец, проезжая мимо озера, увидел купающихся фей и недолго думая снял с дерева их золотые одеяния, продолжив свой путь. Рыцарь, ехавший позади него, услышал крики и жалобы фей, узнал причину их горя, отнял платья у своего оруженосца и вернул их феям. Благодарные рыцарю, феи щедро наградили его, дав ему возможность принять участие в предстоявшем турнире и победить.
Эта сказка обязательно присутствовала везде, где появлялись мейстерзингеры и жонглеры. Ее и рассказывали, и пели. Особенно преуспел в этом Франсуа. Когда он проникновенным голосом выводил рулады о богатстве, свалившемся на голову счастливца, перечисляя драгоценности и богатые одежды, доставшиеся рыцарю в подарок от фей, у его слушателей на глазах появлялись счастливые слезы — будто те сами оказались на его месте. По окончании этой баллады Франсуа оставалось лишь подставлять свой берет, быстро наполнявшийся полновесными грошами, которые за милую душу принимали в любых тавернах Бретани…
Только один рыцарь из всех пирующих ел и пил еще меньше, чем Раймон де ля Шатр. Мрачный, как ночь, он сидел в конце стола, куда едва доставал свет. Это был шевалье Жерар де Гито. Он тоже не принимал участия в боях с зачинщиками и готовился завтра встать под знамя графа Шарля де Блуа. А все потому, что его злейший враг де ля Шатр будет сражаться в группе графа Жана де Монфора. В этом де Гито был уверен, потому что и дом Монтегю, и Шатобрианы являлись сторонниками Монфора.
После схватки на свадьбе Жанны, из которой де ля Шатр вышел победителем, де Гито все время искал возможность поквитаться с ним. Но крайняя бедность не позволяла шевалье подолгу находиться вдали от своего поместья (а иначе как можно совершить задуманное), потому что только его личное присутствие заставляло крутиться всех тех бездельников, которые обрабатывали его лен — земли на побережье Ла-Манша, пожалованные Шатобрианами. По правде говоря, были они скудными, сильно засоленными. Практически единственным источником дохода оставался скалистый мыс, венчавший длинную каменистую отмель, далеко врезающуюся в пролив. Так называемое «береговое право» — все то, что выбрасывало море на берег, считалось собственностью феодала, которому принадлежала эта земля.
К большому сожалению де Гито, шторма в Ла-Манше во время интенсивной навигации бушевали не так уж часто, как хотелось бы, а кораблекрушения возле его побережья случались еще реже. Но голь на выдумки хитра, и де Гито быстро нашел выход из создавшегося положения. Конечно, можно было подкупать лоцманов, чтобы те вели суда прямо на мели, но и на это у Жерара де Гито денег не хватало. Тогда он связался с шайкой разбойников, которым легкий заработок пришелся очень даже по душе.
Время от времени разбойники ставили на мысе ложный маяк, но на него попадались только неопытные шкиперы. Однако спустя какое-то время после начала прибыльного «сотрудничества» разбойники придумали оригинальную приманку для кораблей. Ночью они подвешивали к уздечке лошади зажженный фонарь, спутывали ей ноги и водили прихрамывающее животное по берегу. Проходящее мимо мыса судно, приняв колеблющийся свет фонаря за сигнальный огонь на плывущем корабле, подходило слишком близко к берегу в районе мыса и разбивалось о камни. Лучшим временем для таких «операций» были темные ночи, поэтому луну подручные де Гито считали своим злейшим врагом.
Несчастных матросов, которым удавалось добраться до спасительного берега, ждала верная смерть — де Гито не хотел, чтобы оставались живые свидетели его предприятия. Плохо было лишь одно — приходилось делиться добычей с разбойниками. Поэтому де Гито оставалось не так уж много от очередного «улова». Он лишь зубами скрежетал, но ничего поделать не мог …
Бедную Жанну словно переклинило. Первую пару в танце должна была составить королева турнира и «рыцарь — лучшее копье», а у Жанны де Бельвиль ноги стали совсем непослушными. Огромным усилием воли взяв себя в руки, она любезно улыбнулась Оливье де Клиссону, и они сделали первые па в «кароле», — танце цепочкой. Главной особенностью «кароля» являлось то, что песня не была отделена от танца; танцоры одновременно исполняли и роль хора. Как и многие другие песни, эта была о любви, но в танце разрешались только касания рук, хотя в какой-то момент Жанне до сердечной боли захотелось прислонить свою головку к широкой груди рыцаря и взмыть вместе с ним в небесные выси.
Потом танцевали «эстампи», «ротту», «сальтареллу»… И все это время партнером Жанны оставался Оливье де Клиссон. Многие рыцари понимающе улыбались и даже не делали попыток предложить себя в партнеры королеве турнира. Что касается дам, то они лишь тихо шушукались и завистливо вздыхали, когда их взгляды останавливались на Оливье де Клиссоне; он и впрямь был видным молодым человеком, к тому же богатым.
Когда пришла пора садиться за стол, рыцарей и их дам сменили профессиональные танцоры — морискьеры. Переодетые в мавров, они исполняли сложные акробатические этюды, развлекали публику шутками и прибаутками.
Ознакомительная версия.
