Тут я буром на него и попёр. А что, расшаркиваться прикажете?
С деньгами пока ясно. То-есть, ничего не ясно. Но это — к Скользкому. Этот объяснит. Мы тут о другом посовещались, и всё про тебя как "судно'водителя" нам, действительно, понятнее стало. В сейфе чукотском дипломчик штурмана дальнего плавания оставил? А может — в холодильнике? Сало в холодильнике обычно держат.
Что с топливом делать, капитан ты наш пятнадцатилетний, собираешься? Мы только в Феодосии взять и могли. А идём почему-то к Сарычу. И не надо хоть сейчас волну гнать. Деньги у тебя, банкир ты наш швейцарский, уже в море конфисковали. Ты в прошлом рейсе шестьдесят долларов на нефтебазу, наверное, тоже так же в "накладные расходы" списал? Дед на ночь договорился с буксиром насчёт левого соляра, а мы опять отходили, будто за нами взвод автоматчиков гонится.
Смотрю — нет больше благородного и раскаявшегося героя-любовника передо мной. Текст забыл. Или не было такого в роли?
Физиономию — аж судорогой свело. Перекосило — клыки видать. Зверь зверем. Из под бровей меня буравит, дырку во лбу прожечь хочет. Да, от ночных прогулок по верхней палубе лучше было мне воздержаться. Лучше было мне не проверять, чтит ли он шестую заповедь столь же набожно, как все последующие. А то скажут потом: за борт Пашку смыло. Или даже — сам сдуру прыгнул. Бывает.
— Да, недооценивал я тебя, — рычит.
Хорошо, не тет на тет на рандеву это я явился. С секундантом. Хоть он Деда и не замечал уже:
— И всё ж — дурак ты. Подошёл бы тихо-мирно, поговорили бы, забрал бы свои деньги, с процентами даже, и сошёл в Херсоне. А так ведь даже вложенного в ремонт не вернул. А может ещё и сработались бы? Чего не бывает? Ты, я вижу, не только по-английски натаскался. И радист великий, и капитану через плечо в карту заглядываешь. Замполитом при Советах не был?
— Помполитом, — про себя отмечаю. Не поправлять же.
И точно. Дурак я. Филологией страдаю. Сдаётся, и нормальному рулевому на прокладку эту взглянуть интересно будет. Поправку он в столбик считает на листиках. Аккуратист какой!
— По поводу Херсона, — решил напомнить о себе Дед Витька.
— С парохода, если не пассажир конечно, принято не сходить, а сдавать пароход. Это тебе на будущее.
— И на настоящее: по сезону, должна уже приёмка мариупольская в Феодосийском заливе на шпроте работать. Это я тебе как рыбак одесский "рыбаку" ждановскому напоминаю. А письмо — пиши. Люблю Дюма!
Вот Дед точно дураком не был. Всегда я ему в шахматы дул.
— Будет завтра письмо у меня в руках, — говорит, — глядишь, кубанцы наши подробностей до самого Херсона и не узнают. Ты ж их знаешь. Казаки.
***
А приёмку мы таки нашли. Не в Феодосийском заливе, но рядом. За мысом Киик-Атлама.
"Рыбак" наш и здесь чуть всё не испортил. Дед же просил: тупо подвалить к кранцам, чтоб он мог перепрыгнуть и с механиками с глазу на глаз переговорить. А этот за сто метров в мегафон "топлива не дадите?" орать стал. А народ мариупольский весь, как водится, к борту вывалил. Совсем с глазу на глаз. И что значит "дадите"? Шляются тут одесситы всякие, топливо клянчат.
Отбежали мы с пол-мили и тоже на якорь стали. Приехали. Теперь уж и до Очакова не дотянем.
Хорошо, Скользкий, хозяйское дитя, мешки с чаем, которые на палубе, брезентом перечехлять нас с Келой выгнал. Мариупольцы в бинокль понаблюдали, и сами нас по радио к борту подозвали.
Но наш собственный мариуполец и тут уже удружил. Договаривались уже, естественно, на капитанском уровне. Выдал ему Родион сотку, механикам бы и меньшего хватило, выдумали бы с нашим Дедом ремонт какой-нибудь до ночной вахты… А азовчанин наш возьми ещё и проавансируй сделку. Тут уж вообще "махновцы" распоясались. Тонны не будет, говорят. Килограммов семьсот — максимум. Это второй механик уже. Ему после капитанского уровня вообще ничего не перепадало, видимо. Наш Витька аж плеваться после этого принялся. Замерили, сколько у нас в левом танке, "махновец" ни на шаг от мерной линейки нашей не отходит, плюнули они нам девятьсот. Но Дед одесситом бы не был, если б так просто сопли утёр. Мелом уровень отметил на глазах у мариупольца, вытер насухо, а потом просто вверх ногами линейку взял, тычет ему:
— Ты что, совсем меня под монастырь подводишь? Шестьсот всего. Ты ж моряк, знаешь, что такое посреди моря потухнуть. А попадём в погоду?..
Легко сказать — плюнуть ещё сто. Пока включишь, пока замеряют, да крикнут сверху… Плюнули ещё раз. Дед меряет подольше, чтобы и то, что в шлангах, к нам, а не назад в Мариуполь стекало.
Но расквитались — и разбежались. Дед клянёт всех без разбору. Панин под горячую руку подвернулся:
— Иди, — орёт на него Дед. — Перемеряй, что я там с них вымутил. А Панин ему:
— До Херсона хватит, — и спать пошёл. Вахта уже не его.
— Ну ты глянь! Я высчитываю. Расход — до граммов, температурный режим, обороты. А этот: "Хватит, "- и в койку! С-с-сундук с клопами!
Только на ужине Дед занедоумевал. Но так, чтоб мичман тоже слышал:
— Знаешь, а ведь прав сундук наш. Хватает до Херсона. Что-то топливо медленно расходуется. Не сходится с расчётами. Трижды пересчитывал.
А мичман чай свой допил сначала, и:
— Клапан перепускной закрой, — говорит. И в машину ушёл.
Втроём мы макаронину застрявшую из дедова пищепровода выколачивали. Выходит, как только Дед с мариупольцем клапана проверили, и, как белые люди, по трапу на палубу поднялись, мичманюга, как тарзан, в машину через световой люк спустился, и топливо мы принимали в оба танка сразу.
— Вот тебе и высшая математика.
Да, господа мариупольцы, и прочие шведы. Не пытайтесь вы объегорить егоров одесских. Я вот давно уже не пытаюсь. Слаб мозговой мышцой. Той, что от кепи мичманского образуется.
Только отсмеялся, оказалось, что снова я вахту стою с Мастером.
Но мне то что? До Херсона двое суток ходу всего оставалось.
***
А вот Эйнштейн был неглупым дядькой. Двое суток.
Это еще как поглядеть, много или мало. Дело даже не в том, что за Херсонесом стало нам давать по зубам от северо-запада и скорость фотонного звездолета нашего еще больше от скорости света отличаться стала.
Ни один моряк не скажет: "Будем в Херсоне тридцатого".
— Полагаем быть, — скажет.
Но мне два дня этих уже полярными казаться начали.
Всю вахту Леонтьев надрывается.
Всю вахту сопит вампир-заплечник за спиной.
Молчит. Команды на руль чуть-ли не через механика передает.
И дырку в затылке взглядом прожечь мне норовит.
Судоводитель говоришь? Так и гляди в свой бинокль. Или в радар. Под Ялтой вон, ночью, в дымке, чуть под самый штевень танкеру какому-то не заехали. А я еще смотрю — мили за две открылся красный огонь и пеленг все никак не меняется… А он танкерный круговой за левый бортовой принял, и доволен.
