Ознакомительная версия.
Графиня рассмеялась:
— Конечно же, королевский суд — самый честный суд… — Бартоломью послышалась в ее голосе злая ирония. — Но разве можно переделать человеческую натуру? — Графиня взяла кубок и отхлебнула несколько глотков вина. — Должна сказать, что законники неплохо живут, хотя наш король не отличается большой щедростью и платит им сущий мизер. Уж не думаете ли вы, что благородные судьи питаются лишь вином, разбавленным водой, и черствым хлебом?
— Согласно ордонансу[11] за утайку приза, разграбление товаров и жестокое обращение с экипажем назначены строгие наказания, а за незаконное задержание нейтральных судов — возмещение убытков, — не сдавался Бартоломью. — Судьи здорово рискуют, незаконно присвоив себе приз. А что касается каперов, то они должны присягнуть, что не причинят вреда согражданам, друзьям и союзникам.
— Если вы имеете в виду Бретонскую Львицу, то она, судя по вашим словам, приносила присягу королю Англии. Так что ордонанс французского короля для нее — не более чем пустой звук.
— Но ведь в данный момент между Францией и Англией подписан мир!
— Перемирие, мсье капитан, всего лишь перемирие. Это разные вещи. Франция и Англия готовятся к большой войне и стремятся нанести друг дружке наибольший урон, притом исподтишка, пользуясь паузой в военных действиях. К тому же Львица ничем не обязана Франции.
— Попалась бы она мне в руки… — мстительно заявил Бартоломью Кривой Глаз.
— Вы так не любите женщин? — ехидно поинтересовалась графиня.
— Она не женщина, она ведьма, — мрачно ответил капитан. — Когда Львица появилась на море, с той поры у меня пропал сон. И не только у меня…
Бартоломью хотел добавить еще что-то, но тут резко распахнулась дверь и в каюту ввалился штурман Нуэль. Он был сильно взволнован, его большие глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
— Я же приказал меня не тревожить! — рявкнул по привычке капитан, забыв на мгновенье, что сидит в компании женщин.
— Т-там… Т-там… — Не в состоянии закончить фразу, Нуэль тыкал пальцем в сторону небольшого оконца, откуда в каюту вливался золотой солнечный свет.
— Ты что, ядовитую медузу проглотил?! — вызверился на него Бартоломью.
— Нас скоро атакуют! — наконец прорвало Нуэля.
Бартоломью будто кто ударил обухом по голове. Какое-то время он бессмысленно хлопал ресницами, а затем спросил:
— Кто?
— На черном флаге красная перчатка! Пираты!
— Это Львица… — Капитан помертвел, но его замешательство длилось недолго. Вскочив на ноги, он решительно приказал: — Всех к оружию! Поднять паруса на бизань-мачте! Бельтрама ко мне!
— Слушаюсь, капитан! — приободрился Нуэль и хотел покинуть каюту, но не успел.
Едва зашла речь о пиратах, баронесса, воспитанница графини, с нетерпением, свойственным юности, бросилась к окну, дабы посмотреть, что творится за бортом нефа. Оконца в каюте были небольшими, но достаточно прозрачными, дорогие венецианские стекла остались от прежнего владельца «Святой Женевьевы».
В свое время Бартоломью едва не сгубил отнюдь не бескорыстный интерес к тайне изготовления изделий из венецианского стекла, которая могла принести ему баснословные барыши. Триста лет назад бенедиктинские монахи решили делать стеклянные фляги для своего знаменитого ликера. Их опыты по выплавке стекла, обогащенные секретами беглых византийских стеклодувов, привели к невиданному расцвету стекольного ремесла. Приютив византийцев, Венеция не прогадала. Изделия венецианских мастеров вскоре стали цениться на вес золота, приносили немалый доход в казну, и венецианские правители, не желая ни с кем делиться доходами, наложили монополию на производство стекла. Мастеров из острова Мурано, где находилось производство, переманивали в другие страны, суля высокие заработки. В Венеции за разглашение секрета изготовления муранского стекла полагалась смертная казнь, а мастера, которым удавалось бежать с острова в другие страны, таинственным образом погибали в дороге, унося с собой в могилу тайны ремесла.
Одного из таких мастеров удалось сманить и Бартоломью. Темной ночью он вывез его на своей быстроходной галере, предшественнице «Святой Женевьевы», в открытое море, но сторожевые корабли венецианцев не дремали. Кривой Глаз спасся лишь потому, что отменно плавал. Галеру венецианцы отправили на дно, и пришлось капитану какое-то время промышлять на дорогах разбоем, чтобы не умереть с голоду.
Свою главную удачу он нашел зимой, в день памяти святой Женевьевы. Для этого ему пришлось, правда, ограбить епископа. Но, в отличие от многих соотечественников, Бартоломью не страдал религиозностью, поэтому преспокойно перебил стражу, охранявшую возок, а Его Преосвященство раздел догола и пустил прогуляться до ближайшего селения. Сам же, усевшись в возок, отправился в одно укромное местечко, где находилось его тайное убежище.
Тут-то все и случилось. Бартоломью напал на возок епископа (вообще-то, он не знал, кто в нем находится) только по одной причине — ему хотелось есть. А хорошо известно, что богатые господа никогда не отправляются в путь, не прихватив с собой добрый кус жареного или копченого мяса, сыр и несколько бутылок вина. Когда же Бартоломью открыл сундучок, находившийся под сиденьем, то едва не упал в обморок — он был доверху наполнен золотыми шездорами! С той поры его дела пошли на лад.
Но вернемся в каюту капитана «Святой Женевьевы». Едва Нуэль направился к двери, как к нему от венецианского окна стремительно бросилась юная Шарлотта де Туар и ударом ножа отправила несчастного штурмана на тот свет, да так мастерски, что Нуэль даже не успел крикнуть.
Остолбеневшему Бартоломью показалось, что он спит и ему снится кошмарный сон. Но лезвие его собственного бордосского меча у горла, который словно сам прыгнул со стены каюты в руки графини, вмиг вернуло капитана к действительности.
— Я Жанна-Луиза де Бельвиль де Клиссон из дома Монтегю, которую все называют Бретонской Львицей! — резко сказала она. — Если вам дорога жизнь, прикажите стрелкам сложить оружие, а матросам спустить паруса! Иначе все они умрут! И вы в том числе!
Бартоломью, к которому вернулась его мрачная решительность, осторожно пожал плечами и ответил:
— Какая разница, когда умирать — сейчас или несколько позже? Бретонская Львица никого не оставляет в живых. Приказ сложить оружие я не отдам. Вдруг какая-нибудь шальная стрела отмстит за меня и пронзит ваше черное сердце, госпожа.
— Дьявол! — сердито воскликнула Жанна де Бельвиль. — Черное сердце… Что вы можете знать обо мне?! Люблю храбрецов, но как это некстати… А если я дам слово, капитан, что оставлю вас в живых?
Ознакомительная версия.
