Влажно кашлянув, Карлос уронил голову набок. Из горла хлынула кровь. Пальцы, твердо сжимавшие штурвал, намертво стиснули ручки управления. Лишь благодаря его таланту самолет сел более или менее ровно. Ударившись о землю, он несколько раз подпрыгнул, словно плоский камешек, запущенный вдоль поверхности воды.
С оглушительным скрежетом фюзеляж плугом взрыл землю. Трение о твердую почву чуть сбило скорость, но самолет все еще делал более сотни миль в час. Из пробитых баков хлынуло и загорелось топливо, образуя два черно-рыжих огненных хвоста.
Самолет развалился бы на части, если бы ближе к излучине поросшая травой почва не уступила место илистой. Лишенный крыльев, самолет походил на гигантское червеобразное существо: бело-голубое, сверкающее, вымазанное в грязи, оно будто стремилось зарыться в трясину. Наконец, дав крен, самолет остановился. Франсишку по инерции бросило вперед, и, ударившись о приборную панель, она потеряла сознание.
Если не считать треска горящей травы, журчания реки и шипения пара, вокруг воцарилась тишина.
Вскоре из леса выступили призрачные тени. Бесшумно, словно клубы дыма, приблизились они к разбитому фюзеляжу...
Сан-Диего, штат Калифорния, 2001 год
Изящная яхта «Непентес» покачивалась на волнах у тихоокеанского побережья, к западу от Энсинитас. Это было самое роскошное судно флотилии в Сан-Диего, включающей, казалось, все виды парусных и моторных судов. Плавные обводы, шпринтов, копьем выдающийся вперед, выпуклый транец, длина две сотни футов... Яхту словно создали из белого фарфора. Корпус, отполированный до зеркального блеска, сверкал под ярким калифорнийским солнцем. Флажки и флаги трепетали на ветру от носа до кормы. То и дело в безоблачное небо срывались воздушные шарики.
Внутри обширного, оформленного в британском стиле салона струнный квартет наигрывал что-то из Вивальди для пестрой публики, состоящей из одетых в черное кинозвезд, упитанных политиков и стройных телеведущих. Гости обращались вокруг стола из красного дерева на толстых ножках и, словно оголодавшие, уминали паштет, икру белуги и креветок.
На высушенной солнцем палубе дети в инвалидных колясках и на костылях угощались хот-догами и гамбургерами, наслаждаясь свежим морским воздухом. Над ними, словно курица-наседка, хлопотала миловидная женщина лет пятидесяти. Чувственные губы и васильковые глаза Глории Экхарт полюбились миллионам зрителей, видевших ее фильмы и популярный телесериал. Ее дочь, симпатичная веснушчатая девочка, рассекавшая по палубе в инвалидном кресле, также была знакома каждому фанату Глории. Актриса оставила карьеру на пике популярности, чтобы все силы и состояние отдать детям-инвалидам. Сейчас влиятельные и богатые гости смакуют внизу «Дом Периньон», а чуть позже их попросят выписать солидный чек в пользу фонда Экхарт.
Глория обладала талантом к подобного рода акциям, потому она и устроила прием на «Непентес». Спущенная на воду в 1930 году в Глазго, эта яхта сразу вошла в число самых изящных и роскошных моторных судов. Первый владелец, английский граф, проиграл ее за ночь в покер одному голливудскому воротиле. Тот был падок на карточные игры, долгие вечеринки и несовершеннолетних старлеток. Сменив множество безразличных хозяев, «Непентес» окончила дни рыболовным судном, и окончила неудачно: пропахшая тухлой рыбой, гниющая, она стояла на приколе в самом дальнем углу дока. Спас ее магнат из Кремниевой долины — и теперь пытался окупить вбуханные в восстановление деньги, сдавая судно в аренду для мероприятий вроде того, что устроила сегодня Глория Экхарт.
Мужчина в синем блейзере с приколотым к груди бейджем участника регаты вглядывался через бинокль в аквамариновые просторы Тихого океана. Протерев глаза, он снова приник к биноклю. На горизонте вверх поднимались белые облачка. Мужчина в блейзере поднял баллончик аэрозоля с насадкой в виде пластикового рожка и трижды нажал на клапан.
Кря-кря-кря!
Гудок эхом разнесся над водной гладью, будто брачный призыв чудовищного селезня. Флотилия мигом подхватила сигнал: крики голодных чаек потонули в разразившейся какофонии ответных звуков. Сотни зевак приникли к окулярам биноклей и видоискателям фотоаппаратов. На всех судах пассажиры разом устремились к одному борту, создавая опасный крен. Гости «Непентес» смели остатки еды и, прихватив бокалы шампанского, единым потоком вылились на палубу. Прикрывая глаза ладонями, они всматривались, как перистые облачка брызг принимают форму петушиных хвостов. Ветер доносил звук, похожий на гудение потревоженного пчелиного улья.
В сотне футах над «Непентес» кружил вертолет. В его салоне коренастый итальянский фотограф по имени Карло Поцци похлопал пилота по плечу и указал на северо-запад. В сторону флотилии двигались две пенные борозды. Проверив страховку, Поцци одной ногой ступил на полозья и водрузил на плечо пятидесятифунтовую телекамеру. Наученный опытом, он пригнулся под сильным ветром и нацелил сверхмощные линзы на приближающиеся параллельные линии. Повел объективом вправо и влево, давая зрителям по всему миру разглядеть десяток взрезающих волны гоночных судов. Затем сфокусировался на двух ведущих бортах в четверти мили от основной группы.
Сорокафутовый катер приподнятым носом рассекал шапки пены на гребнях волн. Ярко-красный, как пожарная машина, он словно пытался вырваться из оков гравитации. Идущий за ним в сотне ярдов соперник сверкал, как золотой самородок. Оба напоминали скорее звездные истребители, чем морские суда. По бокам к плоским палубам крепились похожие на торпеды выступы-спонсоны. Отсек двигателя накрывали аэродинамические крылья. В двух третях от двойных заостренных носов помещались фонари кабин, как у самолетов типа «F-16».
Под правым фонарем красного катера сидел Курт Остин. Загорелый, решительный, он стойко переносил удары о твердую, словно бетон, воду. (В отличие от сухопутных транспортных средств у морских судов нет амортизаторов.) Каждый удар сотрясал композитный корпус из кевлара и карбона, зубодробительной волной проходя по телу Остина. Несмотря на мощное телосложение — широкие плечи, накачанные бицепсы, двести фунтов веса — и ремни безопасности с пятиточечным креплением, Курт ощущал себя как баскетбольный мяч в руках Майкла Джордана.
Всю, до последней капли, силу здоровяк Остин направил на то, чтобы руками удерживать в нужном положении триммеры и рукоятки дроссельной заслонки, а левой ногой — педаль, контролирующую давление в могучих сдвоенных турбодвигателях.
