Но сфотографировать бородатую рыбу мы не успели. Она пугливо метнулась и растаяла в тумане.
— Двинулись дальше, — сказал я. — Сколько на глубиномере?
— Шесть тысяч четырнадцать, — ответил Базанов.
— Чуть правее, командор. Мне хочется захватить на память вот тот черный обломок. Похоже, это базальт.
Я уже потянулся к образцу стальной «рукой», но из этой затеи ничего не вышло.
Конечно, как всегда бывает, уже, оказывается, забиты все контейнеры! Быстренько проверил — так и есть, ни одного пустого, все заполнены образцами. Я даже выругался в сердцах.
— Чего же ты его не берешь? — спросил Базанов.
— А куда мне его брать? В карман, что ли? Все контейнеры заполнены. Откатались, можно возвращаться. Говорил я вам, командор, что надо сделать контейнеры повместительнее…
Базанов примирительно хмыкнул. Да я и сам уже чувствовал, что зря напал на него. Ни в какой контейнер ведь не запихнешь все океанское дно.
— Будем всплывать? — виноватым голосом спросил Базанов.
— Надо запросить «деда», как он решит.
— Подождите хоть минут пять, — взмолился Мишка. — Я понаблюдаю за погонофорами.
За иллюминатором на черных ребристых скалах одиноко торчат кольчатые, невзрачные на вид тонкие трубочки. Они выглядят такими же мертвыми, как и камни. Но из каждой трубочки пышным султаном высовываются кверху светлые нити. Они лениво покачиваются, словно ковыль под легким ветерком. Но на такой глубине нет ни ветра, ни течений, которые могли бы их колыхать. Если верить Мишке, это вовсе не растения, а живые существа — погонофоры.
Мишка уверяет, будто погонофоры сами строят себе из солей морской воды вот такие защитные трубочки и находятся в них в пожизненном заключении. Животное приковано к одному месту, но щупальца его постоянно в движении — выискивают добычу. У погонофоры есть мозг, есть мускулистое сердце, которое гонит по сложной системе сосудов такую же алую кровь, как наша, но совершенно отсутствуют рот и кишечник. Пищеварительный аппарат заменяют мельчайшие ворсинки на щупальцах…
Любопытное существо. Поразительно все-таки разнообразие природы. Но что можно узнать о погонофорах новенького, рассматривая их вот так, как это делает сейчас Мишка, через иллюминатор?
Словно угадав мои мысли, Михаил вздыхает и с завистью говорит:
— Мне бы такие «руки», какими ты образцы берешь…
— Ничего, когда-нибудь командор придумает и тебе длинные «руки», — утешаю его я. — А пока давайте все-таки всплывать.
Базанов запросил по телефону Лобова, что делать дальше.
— Немедленно поднимайтесь, — ворчливо приказал начальник.
Мне вспомнилось, с какой завистью он сказал нам при отправлении: «Черт! Хорошо молодым…»
Я представил, как «дед», сгорбившись, сидит сейчас перед экраном телевизора, ерошит свои седые волосы и злится, что экран так мал, а он уже не молод и не может сам спуститься сюда вместе с нами…
— Есть, — ответил Базанов.
Теперь серая скалистая стена стала уходить вниз.
Вот этот образец надо бы взять… Проклятые контейнеры, почему они не «резиновые», как троллейбус в часы «пик»?! Лучше не смотреть в иллюминатор, только слюнки текут.
— Фу, устал, шея затекла, — сказал я, потянувшись к термосу. — Какао хочешь, Мишка?
Он помотал головой, продолжая глядеть в иллюминатор. Я отвинтил колпачок, наполнил его еще дымящимся густым какао, но выпить не успел. Не отрываясь от работы, Базанов протянул руку через мое плечо, отобрал стаканчик и вежливо сказал:
— Благодарю вас, синьор… Если не затруднит, дайте и пирожок.
Какао и легкая приятная усталость от успешно выполненной работы опять настроили меня на философский лад. «Какие мы все-таки разные, — подумал я, — а неплохо сработались».
При первом знакомстве Базанов мне не понравился: вечные шуточки, не по возрасту пижонистый костюмчик. А оказался превосходным товарищем, отзывчивым и умным. И дело свое знает досконально. По-моему, вся эта сложная техника, которой битком набит батискаф, его попросту боится, как беспощадного укротителя. Или любит и уважает, потому и покорна ему?
Всегда он подтянут, иронично спокоен… А Мишка совсем другой. Медлительный, неторопливый, немножко тугодум… Молчаливый и застенчивый и будто вечно немного сонный. И как забавно в его характере уживаются противоположные качества! Во всем, что касается науки, наблюдений, он страшный педант и аккуратист, а так, в жизни, безалаберный какой-то. Со своими козявками пунктуален до тошноты — а неряха: форма на нем сидит мешковато, фуражка всегда мала для лобастой лохматой головы. Пожалуй, Базанов даже в своем кормовом костюмчике выглядит рядом с ним бывалым «морским волком».
А каким, интересно, кажусь им я?
— Акула! — вдруг вскрикнул Михаил.
— Врешь?! Где?
Я подскочил к нему, пытаясь тоже заглянуть в иллюминатор. Сзади на нас навалился заинтересованный Базанов.
В самом деле, это была акула. Правда, небольшая, всего метра в два. Она держалась на самой границе досягаемости наших прожекторов, но все-таки ее удалось сфотографировать. Глаза у нее были совершенно белые и фосфоресцировали, как светлячки.
— Что вы там задержались? — буркнул из репродуктора «дед».
— Замечена акула, Григорий Семенович! — доложил Михаил. — Похоже на Кархариас Огилби, но какой-то новый подвид.
— Где она? Покажите мне ее! — рявкнул старик.
Ага, акула не попадает в поле зрения телевизора.
Базанов начал осторожно поворачивать нашу «лодочку», пока старик не сказал:
— Вижу. Верно. Очень любопытно. Белоглазая акула, так и назовем…
В тот же момент акула вдруг резко рванулась в сторону и исчезла во мгле.
— Куда же… — крикнул ей вслед Лобов, и голос его оборвался на полуслове.
Я услышал треск над головой.
Кабина дернулась, наполнилась гулом, словно колокол от удара, и полетела вниз. Сердце мое сжалось, как бывает, когда самолет вдруг проваливается в «воздушную яму».
4
«18 августа. 12. 42. Связь с кораблем прервана. Пытаемся установить причину и размеры аварии…»
Тонем!
Но в кабине, казалось, все было по-прежнему. Горели лампочки под черными колпачками, подмигивал оранжевый глазок указателя глубин, шипел воздух, вырываясь из баллонов… И тут я увидел Базанова.
Он стоял на коленях, поддерживая голову Михаила неподвижно лежавшего на стальном полу каюты. Я бросился к ним на помощь.
— Приподними ему голову, — сказал Базанов.
— Что случилось?
— Не знаю. Сейчас разберемся. Сначала надо ему помочь. Вроде никакой раны нет.
Базанов достал из аптечки фляжку со спиртом и смочил Михаилу губы. Тот тихо застонал.
Постелив резиновый матрасик у стены, мы положили Михаила на него.
— Подожди, пока он не придет в себя, — сказал Базанов. — А я займусь техникой.
Через его плечо я взглянул на указатель глубины. Стрелка замерла на цифре 4042 метра.
Базанов включил локатор.
— Что за черт! — вырвалось у него. — Мы на дне!
Оба мы, как по команде, глянули в иллюминаторы. Они были совершенно темными.
— Включите прожекторы, Константин Игоревич!
— Они включены, — ответил Базанов, но все-таки несколько раз пощелкал выключателем.
Ни один проблеск света не мелькнул за окном.
— Не могли же они все разом выйти из строя? — буркнул Базанов. — Хоть один-то должен гореть?
Мишка снова застонал и вдруг открыл глаза.
— Где мы? — спросил он.
— Все в порядке, лежи спокойно.
— Не хочу. Я сейчас встану, — и он опять закрыл глаза.
— Телефон оборван, рация пока бесполезна. Попробуем акустическую систему, — задумчиво сказал Базанов, подключая к пульту микрофон.
Медленно разгорался зеленый огонек индикатора. Базанов взял в руки микрофон, оглянулся на меня…
