ГЛАВА XVII
Объяснения святого инквизитора соответствовали истине в той части, что действительно в решающую ночь морской прилив был исключительно высоким, правда не в следствии колдовских чар Мартена, а по причине полнолуния, что Алонсо Муньосу и в голову не приходило. Зато о нем знали и Мартен, и Каротт, причем не на основании теоретических познаний в астрономии, а в результате многолетнего опыта и мореплавательской практики. Знали также, что уровень воды в устье лениво текущих рукавов Темеси должен значительно подняться из-за ветра, дующего с открытого моря, что в итоге на короткое время создавало возможность прохода даже для такого крупного корабля, как “Зефир”, при условии избавления от груза.
По совету Пьера Мартен велел забить всех коров и лошадей, закупленных в Тампико, и выбросить их за борт, а следом вынужден был избавиться ещё и от всех крупных орудий. С тяжелым сердцем пошел он на это, после чего, спустив все шлюпки, высадил в них большую часть экипажа, чтобы как можно сильнее облегчить корабль, и когда буря начала стихать, преодолел те “непроходимые препятствия”, о которых поминал инквизитор.
Выбравшись в открытое море из ловушки Тампико, “Зефир” имел на палубе на тридцать с лишним человек больше, чем входя в этот порт. Число это состояло из спасенных с “Ванно” и с двух шлюпок, которым удалось избежать огня испанских пушек. Пять капитанов, двенадцать помощников и главных боцманов, около шестисот матросов либо утонули, либо скончались от ран, либо сгорели на костре. Это действительно была ночь печали для корсаров…
Мартен не слишком долго горевал над их судьбой, особенно не ведая о жестокой смерти тех, которых схватили испанцы. Сочувствовал он больше живым, чем мертвым, особенно Пьеру Каротту, который потерял свой прекрасный корабль. Он представлял себе — а скорее не мог представить — собственного отчаяния, потеряй он “Зефир”. Потому Ян даже не пытался утешать приятеля, понимая, что никакие слова тут не помогут.
Каротт переносил потерю по-мужски, со спокойствием, которое вызвало уважение Мартена. Тот не отчаивался и даже вслух не вспоминал “Ванно”. И больше того — не замкнулся в себе и с первой минуты, сразу после перевязки полученных ран, занялся делами “Зефира”, выполняя обязанности рулевого наравне с Томашем Поцехой, тут же найдя с тем общий язык. В сердце его однако остался рубец, и куда глубже того, что на лице.
Мартен кипел от гнева и жажды отомстить испанцам. Готов был добраться до самого вицекороля за предательски нарушенное честное слово. Однако граф Энрикес де Сото и Феран наверняка продолжал свое неспешное, полное монаршей роскоши путешествие в столицу Мексики, он же, утратив большинство орудий и весь груз, должен был думать о возвращении к Пристани Беглецов.
И эта мысль жгла его огнем. Как показаться там без обещанных припасов, без тех коров и лошадей, которых пришлось забить, без добычи, на полуразоруженном корабле? Он собирался вернуться роскошно и величественно, во всем блеске своей корсарской славы, а возвращался как беглец, едва избегнув гибели.
Что ответить Инике на вопрос, что он привез? Как перенести испытующий взгляд Квиче, с которым перед самым выходом в это злосчастное плавание он обсуждал способы распространения скотоводства? Каким образом объяснить оставшимся в Нагуа, что “Зефир” вернулся без запасов соли и вообще без всякого груза. Какую мину сделает этот осел Хагстоун, заметив нехватку орудий на борту?
Это было слишком унизительно! Попросту непереносимо!
Каротт не спрашивал, куда они плывут, и это ещё больше мешало Мартену быть с ним искренним, чего он подсознательно желал. Но на второй день плавания на восток, когда подошло время принимать решение на смену курса, первым заговорил об этом француз.
— Не знаю, что ты собираешься делать, — заметил он во время завтрака, — но мне кажется, что прежде чем что нибудь предпринять, надо бы подумать о пополнении артиллерии “Зефира”. С тем, что осталось, можно в лучшем случае отважиться добыть немного фернамбуко, но трудно отстоять даже такой груз от первого встречного противника.
— Фернамбуко? — презрительно буркнул Мартен. — К дьяволу фернамбуко! Будь у меня мои мортиры и фальконеты, за месяц с лихвой перекрыл бы все потери. И задал такого жару испанцам, что те подняли бы награду за мою голову вдвое.
— Я лично не мечтаю ни о чем подобном, — заметил Каротт. Что касается моей головы, мне безразлично, во что её оценят. А вот что касается пушек…
— Что касается пушек, — гневно прервал его Мартен, — те лежат на дне Пануко и Темесы. И оттуда их не добыть!
— Разумеется, — согласился Каротт. — Гораздо легче было бы заполучить их, например, в Кампече. Я знаю там одного человека, который ими торгует.
Мартен насторожился.
— Где?
— На северовосток от алакранских рифов. У нас с ним деловые счеты, и сальдо в мою пользу довольно круглое. Так что если хочешь…
— Hombre! — вскричал Мартен. — Беру тебя в долю, если это устроишь!
— Только пропорционально моему вкладу, — предостерег Пьер. — Я не приму от тебя ни гроша, ведь ты же спас мне жизнь, но в результате придется как-то на неё зарабатывать…Должен также признаться, что не имею желания возвращаться в Европу жертвой кораблекрушения.
— Я вовсе не хочу возвращаться, — отрезал Мартен. — Разве что на время; только для того, чтобы в надлежащее время добиться протектората Англии над неким королевством. И если ты мне сейчас поможешь…Вдвоем мы совершим великие дела!
Он начал с запалом говорить о своих планах, касавшихся Амахи, о деталях, которых не поверял до тех пор никому, даже Инике и её отцу.
Каротт слушал его молча, со все большим удивлением и интересом. Не прерывал, не усмехался иронично, не пожимал плечами, никак не выказал сомнений в возможности реализации столь фантастичных планов.
“ — Если кто и может совершить такое, так именно Ян,” подумал он о Мартене, а вслух сказал:
— Это так необычно, так небывало и дерзко, что почти невозможно. Но Кортес, и Веласкес также совершали вещи на первый взгляд невозможные, причем одной жестокостью и насилием. Если тебе удастся…
— Удастся! — заверил Мартен. — Это вопрос времени. За несколько лет Амаха станет неодолимой. Тогда я поплыву в Англию. Постараюсь убедить королеву. А потом…потом отвоюю огромную территорию к северу от Рио Гранде. Вышвырну испанцев из Матаморос. Построю флот, какой не снился и Филиппу. Организую корсаров. Превращу Мексиканский залив и Карибское море в запретную для испанских кораблей зону. Завладею Мексикой и Антилами. Создам индейскую империю, какой не видел свет!
“ — Ошалел! — подумал Каротт. — Но ему только двадцать пять лет и — быть может — два раза по столько впереди; хватит времени для разочарований и сомнений…”
Двумя днями позднее “Зефир” бросил якорь у берегов одного из бесчисленных островков, рассеянных на мелких водах залива Кампече, а ещё через четыре дня вышел в море, вооруженный новыми орудиями.
Но теперь, казалось, счастье от Мартена отвернулось.
Единственной добычей, которую удалось перехватить, был небольшой бриг с жалким грузом.
Его захватили у западных берегов Кубы, после короткой погони и обстрела, вызвавшего пожар на палубе. Потом две недели они напрасно лавировали между Флоридой и Багамскими островами, поджидая испанские суда, и наконец, обогнув с востока Гаити, вышли в Карибское море.
Там Мартен углубился в лабиринт Подветренных островов и наконец встретил большой конвой судов, плывших в направлении Панамы.
Выглядели те весьма многообещающе, но их стерегли несколько крупных кораблей, так что покружив вокруг три дня и три ночи, высматривая отставших, в конце концов Ян решился на рискованную атаку на рассвете.
Не желая, чтобы грохот выстрелов насторожил мощные каравеллы, каждая из которых несла пушек втрое больше, чем “Зефир”, он подкрался поближе под прикрытием острова Аве де Барловенте и ловким маневром притерся борт к борту крупного и неуклюжего судна, несколько отставшего от других. На его ванты с палубы “Зефира” полетели абордажные крючья, после чего Мартен и Томаш Поцеха во главе орды белых, индейцев и негров ворвались на палубу, чтобы взять купца на абордаж.
