Последние слова были ответом на стук в дверь. Вошел шикарно разодетый мичман. Его изящная форма и элегантный вид сразу указывали на принадлежность к классу морских офицеров, получающих из дома значительное содержание, а может, и располагающих собственными средствами. Без сомнения, это отпрыск знатного рода, отслуживающий положенный срок мичманом, пока протекция и деньги не вознесут его по служебной лестнице.
– Меня послал адмирал, сэр.
Конечно. Буш, от вина сделавшийся проницательным, сразу понял, что человек в такой одежде и с такими манерами принадлежит к адмиральскому окружению.
– И что вы должны сообщить? – спросил Когсхил.
– Адмирал шлет свои приветствия и хотел бы видеть мистера Хорнблауэра на борту флагмана, как только это будет удобно.
– А обед еще только начался! – заметил Когсхил, глядя на Хорнблауэра.
Но если адмирал просит сделать что-либо, как только это будет удобно, означает, что делать надо немедленно, удобно это или не удобно. Очень вероятно, что дело какое-нибудь пустяковое.
– С вашего разрешения, сэр, я пойду, – сказал Хорнблауэр. Он взглянул на Бакленда. – Можно мне взять шлюпку, сэр?
– Простите, сэр, – вмешался мичман. – Адмирал сказал, что шлюпка, которая доставила меня сюда, отвезет вас на флагман.
– Это упрощает дело, – сказал Когсхил. – Идите, мистер Хорнблауэр. Мы оставим часть перечника до вашего возвращения.
– Спасибо, сэр, – сказал Хорнблауэр, вставая.
Как только он вышел, капитан задал неизбежный вопрос:
– Зачем адмиралу мог понадобиться Хорнблауэр?
Он поглядел на собравшихся и не получил ответа. Тем не менее, Буш увидел, что лицо Бакленда напряжено. Казалось, в своем несчастье Бакленд что-то предчувствует.
– Ладно, со временем мы узнаем, – сказал Когсхил. – Вино рядом с вами, мистер Бакленд. Не дайте ему выдохнуться.
Обед продолжался. Перечник обжег Бушу рот и обдал жаром желудок, так что вино, которым он его запил, было вдвойне приятно. Когда унесли сыр, а за ним и скатерть, буфетчик подал фрукты и орехи на серебряных блюдах.
– Портвейн, – сказал капитан Когсхил. – 79-го года. Хороший год. Про этот коньяк я ничего не знаю, что естественно в наше время.
Коньяк мог быть только из Франции, контрабандный, вероятно, приобретенный путем торговли с неприятелем.
– Но здесь, – продолжал капитан, – отличный немецкий джин. Я купил его на распродаже призов после того, как мы взяли Сент-Эвстасиус. А вот еще немецкий напиток – из Куросао, и если он на ваш вкус не слишком отдает апельсинами, он может вам понравиться. Шведский шнапс – горло дерет, но отличная вещь – это после захвата Сабы. Говорят, что умный не станет мешать виноград с зерном, но, насколько я понимаю, шнапс делают из картофеля, значит, он под запрет не попадает. Мистер Бакленд?
– Мне шнапса, – сказал Бакленд. Язык его немного заплетался.
– Мистер Буш?
– Я буду пить то же, что и вы, сэр.
Это было самое простое решение.
– Тогда пусть будет коньяк. Джентльмены, за то, чтоб Бони [5] черти сбондили.
Они выпили. Коньяк приятно согревал внутренности. Буш ощутил блаженную расслабленность, а два тоста спустя ему стало так хорошо, как не было с самого отплытия «Славы» из Плимута.
– Войдите! – сказал капитан.
Дверь медленно отворилась, в дверях стоял Хорнблауэр. Лицо его было напряжено – это Буш видел ясно, хотя фигура Хорнблауэра слегка плыла у него перед глазами (так выглядели предметы через воздух, нагретый над раскаленными ядрами в форте Самана), а черты лица были какие-то смазанные.
– Заходите, заходите, – сказал капитан. – Тосты только начались. Садитесь на прежнее место. Героям коньяк, подставляйте стакан, как сказал мудрый Джонсон. Мистер Буш!
– Н-неприятельской кровью з-залит океан. П-призы в изобилии, б-берег багрян. И с-славой бессмертной наш флот осиян. Ик, – сказал Буш, неимоверно гордясь, что помнил этот тост и смог при случае произнести.
– Пейте, пейте, мистер Хорнблауэр. – Мы уже далеко от вас оторвались. Погоня в кильватер – долгая погоня.
Хорнблауэр снова поднес бокал к губам.
– Мистер Бакленд!
– Каждый счастлив и… счастлив и… счастлив и… и… пьян, – сказал Бакленд, вспомнив-таки последнее слово. Лицо у него было красное, как свекла, и Бушу казалось, что оно, словно садящееся солнце, наполняет всю каюту – очень забавно.
– Вы ведь вернулись от адмирала, мистер Хорнблауэр – вдруг вспомнил капитан.
– Да, сэр.
Короткий ответ явно не вязался с атмосферой всеобщего благодушия. Буш отчетливо ощутил это и отметил про себя наступившую паузу.
– Все в порядке? – спросил капитан наконец, как бы извиняясь, что лезет в чужие дела, принужденный к этому наступившей тишиной.
– Да, сэр. – Хорнблауэр вертел бокал длинными нервными пальцами; Бушу казалось, что каждый палец длиной в фут. – Он назначил меня капитан-лейтенантом на «Возмездие».
Хорнблауэр сказал это тихо, но его слова в тишине каюты произвели эффект пистолетного выстрела.
– Господи Боже мой! – воскликнул капитан. – Вот и тост. За нового капитан-лейтенанта! Трижды ура в его честь!
Буш от души крикнул «ура!»
– Хорнблауэр, старина! – сказал он. – Хорнблауэр, старина!
Буш несказанно обрадовался этой новости. Он наклонился и похлопал Хорнблауэра по плечу. Он знал, что его лицо – одна сплошная улыбка, и потому склонил голову набок и лег локтем на стол, чтоб Хорнблауэр мог насладиться ей в полной мере.
Бакленд со стуком поставил бокал на стол.
– Будьте вы прокляты! – сказал он. – Будьте вы прокляты!
– Полегче! – поспешно произнес капитан. – Давайте нальем бокалы. До краев, мистер Бакленд. За нашу Родину! Великая Англия! Владычица волн!
Гнев Бакленда утонул в новом потоке вина, а позже печаль одолела его, и он тихо зарыдал, сидя за столом, и слезы катились по его щекам. Но Буш был слишком счастлив, чтоб омрачаться горестями Бакленда. Он всегда вспоминал этот обед как один из лучших, на которых ему случалось присутствовать. Он даже помнил улыбку Хорнблауэра в конце обеда.
– Мы не можем отправить вас в госпиталь сегодня, – сказал Хорнблауэр. – Лучше вам эту ночь поспать в своей койке. Позвольте мне отвести вас туда.
Это было очень здорово. Буш двумя руками обхватил Хорнблауэра за плечи и пошел, волоча ноги. Неважно, что ноги не слушались, ведь у него была поддержка. Хорнблауэр – лучший человек в мире, что Буш и объявил, исполнив «Горацио – парень, что надо», нетвердой походкой идя по коридору. Хорнблауэр опустил его в качающуюся койку и широко улыбнулся. Бушу пришлось уцепиться за края койки: он немного удивился, что судно, стоящее на якоре, так сильно качает.
