Вскарабкавшись на него, ящерица замерла. Она позволила подойти почти вплотную и с трёх шагов сделать снимок. У неё была великолепная, украшенная зубчатым гребнем голова и могучие, с острыми когтями лапы. Она была похожа на сказочного дракона.
Когда щёлкнул аппарат, ящерица сделала ещё несколько шагов вверх по стволу и вдруг осторожно, волоча по ветке хвост, стала к кому-то подкрадываться.
Из листьев, пискнув, выпала пёстрая, с красным надхвостьем пичужка. Падая, она расправила крылья и улетела, испуганно крича.
Утомлённый жарой (солнце всходило стремительно, и так же стремительно накапливался в воздухе зной), я присел под деревом, притаился и стал ждать.
А что, если даже в этом, полупустом, легко доступном для людей, лесу повезёт?
СЛОМАННАЯ ПАЛЬМА
Прямо передо мной торчал мёртвый ствол. Тропический ураган сломал пальму, и ствол её теперь заканчивался обрубком. Кора на стволе была серого, бетонного цвета, ровная, без единой морщинки. По ней, вероятно, не сможет взобраться на верхушку дерева ни одно животное.
Я сидел, нет-нет да поглядывая на ствол, как вдруг на самой вершине его что-то шевельнулось. Мелькнуло зелёное перо. Показался кончик хвоста. Какая-то птица возилась на сломанной пальме. Наконец вспыхнуло яркое зелёное пятно, развернулись два крыла, завертелась крутолобая, с толстым крючковатым клювом голова — на вершине сидел зелёный красавец попугай.
Он посмотрел вниз, прикинул, что блестящая штука со стеклянным глазом в руках у меня не опасна, потом посмотрел так же внимательно направо и налево, расправил крылья и не торопясь перелетел на соседнее дерево.
Над моей головой послышался шорох. Сверху спускалась ящерица. Она задела хвостом моё плечо — я сидел совершенно неподвижно, — прошла по песку, прошуршала в траве и исчезла.
Попугай уже летел обратно. В клюве он нёс тонкую, гибкую веточку. Птица мастерила гнездо! Верхушка сломанной пальмы была её квартирой.
Зелёный красавец приладил ветку, снова посмотрел на меня, затем направо, налево. Он смотрел так пристально, что я понял: я тут не один.
Осторожно привстал. Слева от меня в кустах стоял коричневый, с россыпью белых пятнышек на спине олень. Наши глаза встретились, олень подпрыгнул, повернулся в воздухе и умчался, с треском ломая кусты.
Лёгкий стук копыт погас.
И тогда справа от меня из кустов поднялась выцветшая панама. Блеснул выпуклый стеклянный глаз бинокля. Мистер Буч сделал знак рукой: «Идёмте!»
— На этом дереве попугаи гнездятся уже шестой год подряд, — сказал он. — Я каждую неделю прихожу сюда и наблюдаю… Сейчас вы увидите оленей.
МИФЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Мы шли лесом. Я спрашивал. Буч отвечал, и для меня умирали мифы. Великолепные мифы об Индии.
Буч сказал, что, кроме предгорий, в ней не осталось места для лесов и вообще для дикой природы. Всё заняли поля и селения.
— Нас шестьсот пятьдесят миллионов, — говорил он. — Это океан, под волнами которого исчезли джунгли и пустыни. А ведь мы ещё не промышленная страна, наши реки ещё не отравлены, а земля не заражена. Нельзя сказать, что мы не любим и не ценим живое. Наоборот. Вы могли видеть на дорогах людей, рты которых закрыты повязками из марли. Это джайны. Они верят, что ничто живое не должно быть убито. Они закрывают рты, чтобы не вдохнуть мошку или комара. Мы всегда гордились своими дрессированными слонами, а тигров убивали лишь тогда, когда они становились людоедами.
— Зато звери и сейчас платят добром за добро народу Индии. Только в вашей стране есть до сих пор случаи, когда звери воспитывают детей.
Мистер Буч рассмеялся.
— Редьярд Киплинг великий писатель, — сказал он. — Мои дети любят его. Но Маугли не существовал никогда. Я почтовый работник, но всю жизнь посвятил изучению птиц и зверей. Все заблудившиеся в джунглях были съедены. Никогда волки не вскормили ни одного потерянного матерью оленёнка или детёныша обезьяны. Что говорить о человеке? Маугли — это прекрасная сказка.
— Но я видел в газете фотографии…
— Я видел их тоже. Мало того, видел, как журналист сфотографировал в деревне мальчика. Мальчик не умел говорить и ходил на четвереньках. В наших деревнях раньше рождалось много больных детей. Для Индии время перемен только наступило.
— Значит, Маугли нет… — Новая мысль неожиданно пришла мне в голову. Я вспомнил Бомбей. — А укротители змей? И это миф?
— И это… — мой собеседник говорил почти печально. — Индия полна чудес, но факиры к ним не относятся. У змей, которых вы видите на улицах, вырваны ядовитые зубы. И даже сражение, которое факиры показывают, не настоящее. Это не битва мангусты с коброй.
— Вот это вы уже напрасно! Я видел такое сражение сам.
— Да, но в суматохе вы не рассмотрели хорошенько вторую змею. Её выпустили из другой корзины?
— Да…
— Во второй корзинке обычно сидит рат-снейк, крысиная змея. Она меньше кобры, хотя похожа на неё по цвету. Только она не ядовита, и у неё нет капюшона. Крысиных змей много, и они дёшевы. Впрочем, за хорошие деньги мангусте дадут расправиться и с коброй. Особенно если змея стара и её уже пора менять. Это очень эффектное зрелище. Ведь мангуста не знает, что кобра без зубов, и поэтому дерётся очень осторожно, по всем правилам.
— Не знаю, что и сказать… Вы меня ошеломили.
— Что делать?..
Мы стояли на плоском невысоком холме. Осторожно раздвинув кусты, Буч знаком пригласил меня посмотреть вниз. В неглубоком распадке, около запруды, разлился ручей. У коричневой лужи стояли на скользкой глине два хрупких оленя и, опустив головы, жадно пили. Время от времени то один, то другой пугливо осматривались.
— Не спугните. Олени боятся людей. Они не боятся автомашин.
Послышалось лёгкое урчание мотора. В распадок по грунтовой дороге въехала наша машина. Шофёр осторожно провёл её мимо лужи, олени внимательно посмотрели на неё, но от воды не ушли.
— Мне пора ехать. Ведь я всего лишь почтовый чиновник! Извините, — сказал мистер Буч. — Довезите, пожалуйста, меня до конторы.
РАТ-СНЕЙК
В тридцати милях южнее Мадраса, на берегу океана, в местечке Махалибапурам стоят вырубленные из целого камня низкие, почерневшие храмы. Причудливые каменные фигуры слонов и многорукие боги украшают их стены. Внутри храмов полумрак, курятся тусклые свечи, едва слышно шелестят шаги. Богомольцы, молитвенно сложив руки, что-то шепчут, обращаясь к каменным изваяниям.
В храмах прохладно, и, когда выходишь наружу, раскалённый, стекающий с обожжённых полуденным солнцем крыш воздух обрушивается на тебя, как кипяток.
