– Надеюсь, леди Барбара, вы в добром здравии? – спросил он. Пытаясь угадать нужный тон, он неожиданно для себя заговорил со своеобразной, суховатой шканцевой вежливостью. Мария, сидевшая рядом с капитаном Эллиотом по другую сторону от леди Барбары, приподняла брови – она всегда чутко улавливала настроения мужа.
– О, да, – спокойно отвечала леди Барбара. – А вы, капитан?
– Горацио здоров, как никогда, – вмешалась Мария.
– Приятно слышать, – сказала леди Барбара, оборачиваясь к ней. – А вот бедного капитана Эллиота до сих пор иногда лихорадит – он во Флиссингене подхватил малярию.
Ход был удачный – между Марией, леди Барбарой и Эллиотом тут же завязался разговор, в котором Хорнблауэру не осталось места. Он немного послушал, потом заставил себя повернуться к миссис Болтон. Та явно не привыкла блистать в светской беседе. Похоже, от нее можно было добиться лишь «да» и «нет», сидевший по другую руку от нее адмирал увлеченно беседовал с миссис Эллиот. Хорнблауэр замкнулся в мрачном молчании. Из разговора двух дам Эллиот вскорости выпал и сидел между ними бессловесный, однако ни Марию, ни леди Барбару это не смутило – они и без его участия продолжали беседовать так увлеченно, что их не отвлекла даже перемена блюд.
– Позвольте отрезать вам говядины, миссис Эллиот? – спрашивал адмирал. – Хорнблауэр, сделайте милость, займитесь утками, они перед вами. Это говяжьи языки, Болтон, местный деликатес – впрочем, вам это, конечно, известно. Попробуете, или вам больше приглянулась говядина? Эллиот, предложите дамам рагу. Может, им по душе заграничные выкрутасы, а я вот не люблю, чтобы мясо мешали с овощами. Там на буфете холодный мясной пирог – хозяин уверял, что прославился именно этими пирогами. Копченая баранина, такую нигде, кроме как в Девоншире, не сыщете. Миссис Хорнблауэр? Барбара, дорогая?
Хорнблауэр в это время нарезал утку. При звуке святого для него имени, столь небрежно оброненного, защемило сердце, и нож, которым он отделял от утиной грудки длинную полосу мяса, застрял посреди надреза. С усилием Хорнблауэр продолжил сие занятие и, поскольку никто за столом жареной утки не пожелал, положил отрезанное себе на тарелку. По крайней мере, ему не пришлось ни с кем встречаться глазами. Мария и леди Барбара все так же беседовали. У Хорнблауэра разыгралось воображение. Ему мерещилось нечто нарочитое в том, как леди Барбара повернула к нему плечо. Быть может увидев Марию и убедившись в его дурном вкусе, она сочла, что его любовь не делает ей чести. Только бы Мария не наговорила чего-нибудь уж совсем глупого и неловкого – он почти не слышал их разговора. Он едва прикоснулся к обильной трапезе – по обыкновению скромный аппетит улетучился совсем. Он жадно пил вино, которое подливал и подливал слуга, потом вдруг сообразил, что делает, и остановился – напиваться он любил еще меньше, чем переедать. После этого он только возил вилкой в тарелке, притворяясь, что ест. К счастью, его соседка миссис Болтон не страдала отсутствием аппетита и молча нажимала на еду – если бы не это, смотреть на них было бы уж совсем тоскливо.
Убрали со стола, освободили место для сыра и сладкого.
– Ананасы, конечно, не те, что в Панаме, капитан Хорнблауэр, – сказала леди Барбара, внезапно поворачиваясь к нему. – Но, может, все-таки попробуете?
Он так смешался от неожиданности, что еле-еле разрезал ананас серебряным ножом и положил ей кусок. Теперь он мог говорить с ней, мало того, страстно желал говорить, но слова не шли – вернее, он поймал себя на желании спросить, нравится ли ей замужем. Хотя ему хватило ума удержаться от подобной глупости, он ничего не мог измыслить взамен.
– Капитан Эллиот и капитан Болтон, – сказала леди Барбара, – непрестанно выпытывают у меня подробности сражения между «Лидией» и «Нативидадом». На большинство вопросов я не могу ответить по незнанию предмета, тем более что, как я объясняю, вы заточили меня в кубрике, откуда я решительно ничего не видела. Но, похоже, даже это не умерило их зависти.
– Ее милость права, – объявил Болтон через весь стол. Теперь он стал еще громогласнее, чем в бытность свою молодым лейтенантом. – Расскажите нам, Хорнблауэр.
Хорнблауэр, чувствуя на себе взгляды собравшихся, покраснел и затеребил галстук.
– Давайте, выкладывайте, – нажимал Болтон: человек явно несветский, он за весь вечер почти не открывал рта и только сейчас, предвкушая рассказ о морском сражении, оживился.
– Доны дрались лучше обычного? – спросил Эллиот.
– Ну, – начал Хорнблауэр, понемногу теряя бдительность. Все слушали, то один, то другой из мужчин задавали вопросы. Мало-помалу Хорнблауэр разговорился. История разворачивалась, вечно сдерживаемая Хорнблауэром говорливость переросла в красноречие. Он рассказывал о долгом поединке в безбрежном Тихом океане, о тяготах, о кровавом и мучительном побоище, о том, как, устало опершись на шканцевый поручень, торжествующим взглядом провожал в ночи идущего ко дну неприятеля.
Он смущенно смолк, осознав, что впал в непростительный грех хвастовства. Его бросило в жар. Он оглядел лица собравшихся, ожидая прочесть неловкость или открытое неодобрение, жалость или презрение. Он изумился, увидев вместо этого выражение, которое иначе как восхищенным назвать не мог. Болтон, старше его по службе лет на пять, а по возрасту и на все десять, смотрел на него широко открытыми глазами. Эллиот, командовавший в эскадре Нельсона линейным кораблем, с явным одобрением кивал массивной головой. Когда Хорнблауэр решился взглянуть на адмирала, то увидел – Лейтон все еще сидит, как громом пораженный. На смуглом красивом лице угадывалось легкое сожаление, что, столько прослужив на флоте, он ни разу не имел подобного случая отличиться. Но и его заворожило незатейливое мужество рассказа. Он заерзал и глянул Хорнблауэру в глаза.
– Вот и тост, – сказал он, поднимая бокал. – Пусть капитан «Сатерленда» превзойдет капитана «Лидии».
Тост был встречен одобрительным гулом, Хорнблауэр краснел и запинался. Трудно было снести восхищение людей, чьим мнением он дорожил, особенно теперь, когда он начал осознавать, что завоевал его нечестно. Только сейчас в памяти всплыл тошнотворный страх, с которым он ожидал неприятельских бортовых залпов, ужас перед увечьем, преследовавший его на протяжении всего боя. Он презренный трус, не то что Лейтон, Болтон и Эллиот, ни разу в жизни не испытавшие страха. Если б он рассказал им все, если б поведал не только о маневрах, но и о переживаниях, они бы пожалели его, словно калеку, его слава рассеялась бы, как дым. От смущения его избавила леди Барбара. Она встала, остальные дамы последовали ее примеру.
– Не засиживайтесь за вином, – сказала леди Барбара, когда мужчины встали их проводить. – Капитан Хорнблауэр – прославленный игрок в вист, нас еще ждут карты.
IV
Из «Ангела» они шли в кромешной тьме. Мария прижималась к мужу.
– Замечательный вечер, – говорила она. – Леди Барбара очень мила.
– Рад, что тебе понравилось, – сказал Хорнблауэр. Побывав где-нибудь, Мария всегда с наслаждением перемывала косточки гостям. Хорнблауэр съежился, чувствуя, что надвигается критический разбор леди Барбары.
– Она прекрасно воспитана, – неумолимо продолжала Мария, – гораздо лучше, чем выходило по твоим рассказам.
Порывшись в памяти, Хорнблауэр сообразил, что, говоря о леди Барбаре, больше нажимал на ее отвагу и умение свободно держаться в обществе лиц противоположного пола. Тогда Марии приятно было воображать графскую дочку этаким мужчиной в юбке. Теперь ей приятно вернуться к привычным представлениям: восторгаться тем, как леди Барбара воспитана, радоваться ее снисхождению.
– Очень приятная женщина, – осторожно сказал он, стараясь попасть в тон Марии.
– Она спросила, собираюсь ли я с тобой, я объяснила, что это было бы неразумно, учитывая те надежды, которые мы уже начали питать.
– Ты сказала ей это ? – спросил Хорнблауэр резко. В последний момент он сдержался, чтоб не выплеснуть всю внезапно закипевшую в нем злость.
