Ему донесли о приготовлениях сэра Блада, и он почел за лучшее скрыться из Мохнатой Глотки, но, сообразив, что удар направляется не против него, дон Диего вернулся в свой дом. Он был занят исключительно тем, что лелеял планы мести дону Мануэлю. На свете наконец появился испанец, которого он ненавидел больше, чем любого англичанина. Он знал, что рано или поздно рассчитается с этим наглым молокососом, и жалел, что война, развернувшаяся вокруг Санта-Каталаны заставляет его повременить с этим делом. Было бы самоубийственно соваться в эту мясорубку с его дохлым флотом и двумя сотнями голодных оборванцев. И потом было не совсем ясно, на чьей стороне выступать. Своих «оборванцев» он немного подкормил из денег Лавинии, и они были снова готовы идти за ним куда угодно.
Итак, дон Диего изнывал на берегу и гадал, чем кончится эта заваруха. Ненависть к племяннику ничуть не вытеснила и не затмила собой животную страсть к белокурой англичанке. Мало того, обе эти стихии, усиливая друг друга, превратили одноглазого пирата в настоящее чудовище. Он даже перестал за собой следить.
И вот однажды, когда дон Диего, по обыкновению в одном белье, лежал прямо на полу, распаленный портвейном и сладострастными грезами — кровь и похоть одновременно, — ему доложили, что его желает видеть дон Леонардо, алькальд Гаити.
— Давай его сюда, — прохрипел дон Диего, но ни встать, ни одеться не пожелал.
Дон Леонардо, прекрасно осведомленный о странностях этого престарелого идальго, ничуть не удивился, застав его на ковре в таком виде.
— Заходите, дон Леонардо, не обращайте внимания, что я без штанов, меня это нисколько не смущает.
— Это меня тоже не смущает. Мне просто интересно знать, как вы сможете в этом положении прочесть письмо, которое я вам принес.
— Не хочу я читать никаких писем, дон Леонардо. Вы же видите, что я занят.
Гость снисходительно улыбнулся:
— Но тем не менее, дон Диего, придется попробовать.
С огромным трудом хозяин кое-как сел, велел принести еще огня, нацепил очки. Письмо на самом деле оказалось стоящим того, чтобы его прочитать. В нем предлагалось ему, дону Диего де Амонтильядо и Вильякампа, возглавить эскадру из шести галеонов с целым полком на борту для уничтожения пиратской нечисти, осадившей Санта-Каталану. Больше всего удивила дона Диего подпись: она состояла из одного, очень хорошо ему известного имени «Филипп».
— Да, да, это подпись его величества, — подтвердил дон Леонардо, увидевший, что глаз хозяина остановился на подписи.
Первой реакцией дона Диего было послать и короля, и дона Леонарда к дьяволу. Он не забыл, как его в свое время вышвырнули с королевской службы. Теперь же эти умники в кружевных жабо опять хотят заставить его таскать для них каштаны из огня. Но потом он сообразил, что тут есть над чем поразмыслить. Разве это не прямой путь осуществления всех его планов? Не этим ли он только что грезил?
Шесть галеонов, тысяча солдат? Если к ним прибавить его собственные силы, то можно попытаться повоевать за честь короны.
— Его величество высоко оценивает мои качества полководца, — сказал он, вертя письмо.
— Равно как и я, — сказал дон Леонардо.
— Его величество предлагает мне возглавить эскадру, которую он вышлет в Новый Свет.
— Насколько я знаю, да!
— Он присваивает мне звание адмирала.
— Возвращает, дон Диего, и я первый поздравляю вас.
Одноглазый адмирал сложил письмо и небрежно бросил его на пол.
— Когда ожидается прибытие эскадры?
— Она уже на рейде.
— Значит, сегодня выступаем.
— Вряд ли люди успеют отдохнуть от такого перехода.
— Отдохнут на поле боя.
* * *
Дон Мануэль оценил выдумку Лавинии и оставил на ногах Энтони колодки. Когда алькальд Санта-Каталаны вошел в камеру к своему бывшему другу, тот сидел на куче соломы в углу камеры, подтянув к подбородку колени и обхватив их руками.
Дон Мануэль рассматривал пленника с чувством нескрываемого удовлетворения: он сделал отличное приобретение и вот уже второй день не переставал этому радоваться.
— Вы знаете, о чем я сейчас думаю? — спросил он, присаживаясь на плетеный стул, который внес вслед за ним в камеру дюжий стражник.
— Мне плевать на это.
— Неправда, как бы вы ни ненавидели меня и до какой бы степени ни презирали, вас не может не интересовать то, что я собираюсь с вами сделать.
Дон Мануэль помолчал, выдерживая паузу, — ему казалось, что таким образом его слова наполняются зловещим содержанием.
— Но пока я ничего еще не решил на ваш счет, пока меня забавляет одна вещь, и даже не вещь, а... проще говоря, помните о тех ста тысячах, что я не потребовал тогда за вашу голову? Так вот потом я часто жалел об этом. Наша жизнь могла бы пойти совсем по другому пути.
— Это признание дурно звучит в устах благородного человека, каким вы себя, очевидно, все еще считаете.
Испанец сделал вид, что не обратил внимания на эту реплику.
— Судьба делает очередной виток. Если бы мне кто-то сказал еще месяц назад, что я ради Энтони Блада пожертвую еще сотней тысяч, я бы рассмеялся в лицо этому человеку. И тем не менее я сделал это.
— Подите вон.
— Напрасно вы мне хамите. Если бы вы знали, зачем я сюда пришел, вы бы, наоборот, поблагодарили меня.
Энтони промолчал.
— Так вы что, не хотите знать, зачем я сюда пришел? — спросил дон Мануэль.
— Нет.
— Неправда. Я прощаю вам вашу детскую наивность. Я даже разрешу вам написать письмо вашему воинственному батюшке, который сейчас стоит, как вы, наверное, знаете, под стенами моего города. Пишите, вот перо, вот бумага, а руки у вас свободны.
— Я ничего писать не буду.
— Вы меня не поняли, будет просто письмо. Никаких упоминаний о выкупе или чем-то подобном. Ведь сэр Блад не знал, где вы находились все это время, ему будет приятно узнать, что вы живы, здоровы. Что же вы молчите?
— Нет, — Энтони покачал головой, — я не стану ничего писать.
Лейтенант не знал, почему он так поступает, но был уверен, что поступает правильно. Бойтесь данайцев — даже дары приносящих. Этот негодяй никогда не предложил бы ему этого, не будь у него какого-нибудь подлого расчета, связанного с этим письмом.
Дон Мануэль поднялся:
— Зря, поверьте, зря. Я все равно своего добьюсь, просто другим способом. Сэр Блад узнает, что в моих руках находится не только его дочь, но и его сын.
* * *
Троглио с разрешения дона Мануэля остался во дворце до наступления ночи, поскольку дела с передачей пленников и выкупа не удалось завершить до рассвета. Доставив Энтони и Тилби в Санта-Каталану, генуэзец выполнил первое задание своей госпожи, теперь он решил попробовать выполнить второе — встретиться с Элен.
