Он надеялся, что ему удастся наконец склонить Яна Мартена к продаже «Зефира», или хотя бы законтрактовать корабль на плавание в Гданьск.
« — Ян без моих денег ни на что не способен, ибо никто не откроет ему кредит, — думал он по пути в Кале. — Но ведь не может он допустить, чтобы» Зефир» сгнил в доке! Редкая возможность, и её нужно использовать. Поставлю жесткие условия. Заставлю его подчинится, стану его арматором. Без моих денег ему не выкрутиться.»
Редкая возможность ускользнула от Шульца не только благодаря встрече Мартена с Пьером Кароттом. Более того — он не только не сумел подрядить» Зефир» на рейс в Гданьск, но не нашел и никакого другого судна, которое в ближайшее время отплывало бы из Англии на Балтику.
Весть о выходе Великой Армады из Лиссабона пришла в Лондон весной 1588 года и вызвала всеобщий ужас. Правда, Елизавета и её советники издавна знали о воинственных намерениях испанцев, но королева все тянула с решением о подготовке к обороне, руководствуясь отчасти врожденной скупостью, отчасти же рассчитывая на разрешение конфликта какими-то мирными переговорами. Ведь многие годы ей удавалось обводить Филипа вокруг пальца и поддерживать неустойчивое равновесие между войной и миром. Теперь, однако, чаша весов перевесила, и Англия казалась почти безоружной…
Лорд Хоуард, верховный главнокомандующий военного флота Ее Королевского Величества, сумел собрать всего тридцать четыре корабля, пригодных к боевым действиям.
По сравнению с силами адмирала Медина — Сидония этого было слишком мало…
Armada Invencible насчитывала свыше ста больших каравелл и около тридцати фрегатов общим водоизмещение шестьдесят тысяч тонн; восемь тысяч матросов, двадцать тысяч солдат, две тысячи четыреста орудий…Тысячи добровольцев из испанских дворян собрались под красно-золотыми стягами, а у берегов Фландрии ожидал погрузки на суда тридцатитысячный корпус Александра Фарнезе.
Но Шульц отнюдь не преувеличивал, утверждая, что и народ, и дворянство примет сторону Елизаветы. Советники королевы не уклонялись от проблем и не передавали военных вопросов в руки теологов; они немедленно призвали весь народ к обороне от папистов. От городских собраний, от лендлордов, от купеческих гильдий и цехов ремесленников поступали средства на вооружение торговых и каперских судов. Все графства выставляли добровольное ополчение — home guard — в количестве пятидесяти тысяч человек. Поспешно укрепляли твердыни побережья, собирали запасы продовольствия и амуниции, наверстывая с избытком упущения, вызванные скупостью и нерешительностью Елизаветы.
Вскоре под командованием лорда Хоуарда, Френсиса Дрейка, Хоукинса и Фробишера на якорях в Плимуте стояло уже сто кораблей. Они не были ни так велики, ни так хорошо вооружены, как испанские, но зато куда быстрее и маневреннее.
Среди них оказались не только «Зефир» Яна Мартена и «Ибекс» Соломона Уайта, но и «Торо», на котором шевалье де Бельмон возвратился из Франции, и даже «Ванно» Пьера Каротта.
Ничего удивительного, что в таких обстоятельствах Генриху Шульцу пришлось вообще отказаться от отъезда и остаться в Лондоне, возлагая единственную надежду на спасение местного филиала своего торгового дома на грамоту, выданную кардиналом Альбрехтом.
Нет, он не бездействовал, глядя на приготовления к войне. Разумеется, не собирался рисковать головой в сражениях на стороне еретиков, но поставив Богу свечку в Эскориале, теперь выставил дьяволу огарок в Англии, снабжая корабли всем, что было нужно. Поскольку цены возросли вдвое, дела его шли превосходно.
Тем временем Непобедимую Армаду с самого начала преследовали трудности и неудачи. Сразу после выхода из Лиссабона корабли разбросало весенними бурями, и им пришлось либо вернуться, либо укрыться в других портах поменьше. Повторялось так несколько раз, так что когда адмирал Медина — Сидония после месяца плавания зашел в Эль Ферол, его сопровождали только пятнадцать из ста каравелл; остальные ремонтировали поврежденные борта, сломанные реи и разодранные паруса вдоль всего западного побережья от Опорто до Ля Коруньи.
Только двадцать второго июня удалось наконец собрать все корабли и выйти в открытое море, чтобы минуя бурный Бискайский залив и северо-западное побережье Франции, направиться к Нидерландам, где Александр Фарнезе уже ожидал прибытия Армады со своим тридцатитысячным корпусом.
Ян Куна, прозванный Мартеном, вновь обрел себя. Позабыл давно о Джипси Брайд, о финансовых проблемах, о заложенном поместье в Гринвиче и приятелях по кутежам, которые именовали себя его приятелями лишь до тех пор, пока не разнеслись слухи о грозящем ему банкротстве. Все эти дела его нисколько теперь не интересовали; получив новый каперский лист с подписью королевы, он уже не боялся ни ареста за долги, ни распродажи остатков своего состояния. Его корабль, обновленный, свежевыкрашенный, с вызолоченной фигурой на носу, изображавшей крылатого бога легких ветров, не утратил ничего из своих превосходных качеств, хоть прошло уже восемнадцать лет, как его спустили на воду в Эльблаге. Недаром дед Яна, Винцентий Шкора, пользовался репутацией лучшего корабельного мастера в Польше; недаром почти десять лет он строил этот корабль, выбирая на его шпангоуты и бимсы лучшие дубовые балки без единого сучка, высушенные ещё перед венчанием дочки с Миколаем Куной.
Самые стройные сосны из поморских боров пошли на мачты и реи «Зефира»; столетний клен — на руль; кованые вручную цыганами медные и бронзовые гвозди, скобы, накладки и клинья — на крепление корабельной обшивки из смолистого твердого дерева.
Ни один корабль в то время не нес больше трех прямых парусов на фок — и гротмачтах; у «Зефира» их было по пять. Миколай Куна вооружил его кливерами и стакселями, придуманными нидерландскими моряками, а Мартен дополнил эти пирамиды парусами собственного изобретения. И когда окрыленный таким образом «Зефир» мчал вполветра, накренившись на борт и рассекая частые пенистые волны Ла Манша, когда лучи солнца отражались от мокрой палубы на носу и сверкали радужными искрами в гребне волны, разрезаемой бушпритом, когда свет и тени играли на белых парусах, сверкал лак на мачтах и реях, а медь и бронза просвечивали червонным золотом из прозрачной зелени морской, когда на фоне облаков трепетал длинный цветастый боевой вымпел у вершины гротмачты, а черный флаг с золотой куницей вился на фокмачте — он воистину мог вызвать восхищение в глазах любого моряка.
Шипение водяной пены, свист ветра в такелаже, приглушенный гул вибрирующей парусины, короткие слова команды, свистки боцманов и протяжные припевки матросов, перебрасывающих реи на противоположный галс составляли сейчас милейшую симфонию для слуха Мартена.
