Первым же бортом на Большую землю переправили Борисова. Рана его была серьезной, ученый потерял много крови, но неопасной для жизни, как определил, осмотрев ее, военный хирург. Он туго перебинтовал ему грудь, будто одел бинтами в рубашку, и шел сбоку носилок с капельницей.
Родригес, разговаривавший с генералом Хювальдом, извинился перед начальством и догнал носилки. Борисов выглядел неважно, был бледен до синевы, с устало закрытыми глазами. Но он будто почувствовал присутствие полковника, его ресницы дрогнули и раскрылись.
— У нас все… получилось… — разлепляя губы, с усилием прошептал Борисов.
— Молчи, — полковник сжал ему запястье, — ничего не надо… Врачи запретили тебе разговаривать.
— Зап… ретили? — бородач перекатил глаза на шагающего рядом хирурга, слабо пошевелил кистью, мол, пустяки. — Больше… никто не пострадал… из наших?
Полковник молча мотнул головой.
— Значит, только мне… обратно не повезло, — заключил для себя Борисов, утомленно прикрывая глаза.
— Ничего! Теперь уже все позади. Наши медики врачи тебя живо подлечат, поставят на ноги.
Трудяга Ми-8, в который занесли носилки с раненым, с гулом винтов поднялся в воздух и улетел в сторону залива, где стоял на рейде корабль ВМС Кубы….
— Не понимаю, как такое могло произойти? — вздыхал Мартинес, рассказывая своему российскому коллеге о своем бывшем заме Броуди, ныне сидевшем за решеткой в следственном изоляторе. — Наука… он же прикрывался ею, обделывая свои грязные дела… Какой позор для всех нас! Да и я хорош, руководитель называется… Каюсь теперь, нельзя вас было отпускать на остров. Настоял бы тогда на своем, ничего бы этого не случилось.
— Ну, тут я с вами категорически не согласен. Чему быть, того не миновать, — с хитринкой посмотрел на него профессор. — А вот экспедиция наша прошла вовсе не зря!..
Мартинес недоуменно поглядел на него. Профессор вынул из кармана и разжал ладонь, на которой, в лучах солнца, блеснула золотом чеканная монета.
Кубинец ахнул, не находя слов, взял ее, разглядывая потертый барельеф индийского раджи, замысловатый рисунок и год ее выпуска.
— 1840… произнес он, обретя наконец дар речи. — Но откуда она у вас, профессор. Уж не хотите вы сказать, что нашли клад Давиньона?
Морозов с важностью на лице кивнул.
— Но где?! Как?!
— О, это несколько другая история, и я охотно поделюсь ей позже, коллега, если вы, конечно, не против. А пока, если вы не возражаете, я ненадолго отлучусь к своим молодым друзьям…
Вежливо откланявшись, профессор ушел через поляну, где гвардейцы дотошно обыскивали, заставляя раздеваться, обезоруженных наемников, к обрыву. На самом его краю, в обнимку, сидели Васильев с Ириной, глядя куда-то в слепящую бликами морскую даль.
— Ну что, голубки? — потеснил их Морозов, усаживаясь рядышком. — Что вы теперь скажете об этих райских местечках?
— Так себе — сморщила носик Ирина с улыбкой. — Чего-то здесь не достает. Все пальмы и пальмы кругом, надоело. Душа уже по русской березе стосковалась…
— Да по хорошему шмату сала, — в тон ей пошутил Васильев.
— Не смейся! — она толкнула его локтем.
Он поднял обе руки:
— Все, не буду.
— Нет, я думаю хватит на нашу голову приключений, — засмеялся профессор. — Наслаждайтесь, ребята, пейзажем напоследок, когда еще придется… Пора нам, видимо, и честь знать. Загостевались…
20 октября в Центральном доме журналиста шла пресс-конференция российского национального географического общества, своеобразный отчет об итогах благополучно завершившейся и вызвавшей изрядную шумиху на Западе научной экспедиции. За столом с микрофонами, под прожекторами и вспышками фотокамер сидели, немного скованные вниманием журналистов, недавние участники экспедиции, отвечая на многочисленные вопросы.
Репортеров интересовали абсолютно все: от того, как им стало известно о кладе и кому первому пришла в голову мысль отправиться за ним на край света, до того, чем питались на острове и не страшно ли было Ирине, когда ее взяли в заложники.
— Очень страшно, — призналась она, смущаясь под объективами. — Ведь мы не знали, что это за люди и чего они от нас хотят. Но я надеялась на своего мужа, и он не подвел моих ожиданий.
— А скажите, это правда, что вы поженились сразу, как вернулись в Москву.
— Правда, — кивнула она, отчего-то покраснев.
— То есть экспедиция явилась проверкой на прочность ваших отношений? — задала вопрос представительница ежемесячника «Спидинфо».
— Я и раньше не сомневалась в его мужских качествах.
Задрав над головой репортерскую карточку, с места поднялся парень в кожаном жилете с блокнотиком и ручкой.
— Еженедельник «Право и Закон», — назвал он издание, которое представлял. — Верно ли то, что российская организованная преступность тоже имела виды на сокровища, и какое к этому имеет отношение скандально известный депутат Мосгордумы Катунский, недавно взятый под стражу?
Профессор посмотрел на Глотова, предоставляя право ответить на этот вопрос ему. Старшекурсник МГИМО, совершенно преобразившийся дома, зализанный, чистый, гладко выбритый и одетый с иголочки в дорогой костюм, пододвинул ближе микрофон.
— Насчет орг. преступности в масштабах России я сказать не готов, но что касается Льва Никодимовича Катунского, то он у него был в этом деле свой интерес. За учеными велась профессиональная слежка, и не только у нас, в Москве, но и на Кубе, которой занимался лично я и мой покойный друг Миша Колесников. Соответствующие показания я уже дал следователю прокуратуры, и о большем, к сожалению, рассказывать не могу, так как дал подписку о неразглашении материалов следствия.
— Вы получили указание Катунского устранить членов экспедиции, когда они отыщут клад? — настаивал дотошный корреспондент.
— Нет, мы занимались только слежением. И потом, заметьте, мы тоже были в заложниках наркомафии…
— Охранные структуры Катунского подозреваются в нелегальном сборе конфедециальной информации о крупных бизнесменах и некоторых политиках. Вы участвовали в подобных операциях?
— Нет!.. Без комментариев! — воскликнул Глотов, давая понять, что не намерен отвечать на провоцирующие вопросы.
— Господа! — привлек на себя внимание негодующей пишущей братии профессор и поднял со стола свежий номер журнала «Вокруг света». — Детальные подробности о наших приключениях на Кубе, еще неизвестные широкой публике, вы сможете найти в этом новом номере. Так уж сложилось, что в составе экспедиции был профессиональный журналист, — он повернулся к Ирине, будто представлял в новом качестве, — который весьма в увлекательной форме изложил на его страницах свою интерпретацию событий.
Морозов перелистнул страницу, демонстрируя цветные фотографии, сделанные на острове уже после освобождения.
— Вот так выглядела пещера с сокровищами Давиньона, когда мы их обнаружили! Понадобились поистине титанические усилия, чтобы извлечь их на белый свет.
В зале раздались удивленные возгласы; толкаясь, журналисты сгрудились около стола, перебирая фотографии.
— Скажите, господин Морозов, — поднесла к нему диктофон совсем молодая девушка с короткой мальчишеской стрижкой. — По данным экспертов издания «Фанейншал Таймс» найденные вами сокровища по самым приблизительным подсчетам оцениваются в девятьсот миллионов долларов, из которых определенная часть будет перечислена вам. Как вы намерены распорядиться этими огромными по нашим российским меркам деньгами? Вы уйдете из науки?..
Голоса и движение у стола утихли, журналисты прекратили суету и ждали от него ответа, объективы фото и видеокамер нацелились на профессора.
— Бросить науку? — переспросил он и оглядел притихших молодоженов, Борисова с покоящейся на перевязи рукой. — Нет, господа! Не жажда наживы, а жажда новизны, если хотите — романтики и приключений, подвигла нас на поиски клада, и думали мы думали не о личной выгоде, а о престиже русской науки, о духе первооткрывательства, который не погас еще в наших душах, как бы это кому не хотелось. Не хлебом единым сущ человек, путь это и звучит банально в наши окаянные дни; колбаса в холодильнике имеет свойство приедаться… Не спешите хоронить науку, господа. Она еще нас с вами переживет.
Я… из России. Географическая делегация. Пожалуйста, ключи от номера господина Васильева.
Я профессор Борисов. Я хотел забрать дискету из его номера.
