Ознакомительная версия.
— Ты что имеешь в виду? — насторожился тот.
— Быстро же ты успел забыть про последний инцидент с туземцами.
— Кто про что…
А дело было так. Когда рано утром приблизились к неизвестному острову, то шлюп был окружен примерно тридцатью лодками с островитянами, вооруженными копьями. Подняться на борт шлюпа они отказывались, и тогда с кормы спустили несколько веревок, за которые можно было им держаться, так как ход судна был довольно большой. Ухватившись за веревки, они, ко всеобщему удивлению, старались перепилить их пилами, сделанными из челюстей больших рыб с зубами.
Приблизившись к берегу, была подана команда к повороту оверштаг, и матросы разбежались по местам. Воспользовавшись удобным случаем, туземцы стали бросать на ют и шканцы крупные обломки кораллов, которыми можно было не то что ранить, но и убить человека, попав ему в голову. Холостой выстрел из ружья более ободрил, чем устрашил вероломных островитян. И тогда Беллинсгаузен приказал лейтенанту Демидову выстрелить зачинщику этой злостной выходки в мягкое место, что и было исполнено. Раненый закричал, и все лодки тотчас разбрелись в разные стороны. Раненого повезли на берег, а остальные лодки отгребли далее в сторону от шлюпа и остановились, как будто вероломство их и не касалось.
— Не мог же я поступить иначе, послав подобно Рогевейну или Шутену сильный вооруженный отряд, и показать туземцам ужасное действие европейского огнестрельного оружия. Ведь первое изустное мне приказание государя было, чтобы везде щадить людей и стараться в местах, нами посещаемых, как у просвещенных, так равно и у диких народов, обходиться с ними ласково и тем приобрести их любовь и оставить хорошую о себе память и доброе имя.
— В этом случае, Фаддей, ты поступил правильно, но очень осторожно, ограничившись полумерами, а вот в другом проявил совершенно не оправданную решительность.
— Ты, очевидно, имеешь в виду подводный коралловый риф? — взгрустнул Фаддей Фаддеевич.
— Вот именно.
А взгрустнуть было от чего. Закончив описание открытых южнее Фиджи двух островов, названных именами художника Михайлова и астронома Симонова, Беллинсгаузен поспешил к третьему, увиденному с салинга, который показался больше прежних, так как были видны только его гористые места. Перед наступлением темноты «Мирный» не был виден, поэтому в 8 часов вечера зажгли фальшфейер, на который тот ответствовал, находясь в семи милях к северо-западу от «Востока».
Капитан смело шел в темноте под всеми парусами, потому как с салинга ничего не было видно, кроме берега, к которому приближались. В начале 10 часа перед носом шлюпа показалось белое зарево, которое то потухало, то снова светило. Пройдя еще некоторое расстояние, услышали ужасный рев буруна, разбивающегося о коралловый риф. Беллинсгаузен тотчас приказал повернуть через фордевинд на другой галс. При повороте шлюп был так близко от рифа, что, несмотря на темноту, с мостика ясно различали каждую разбивающуюся о него волну.
Еще бы несколько минут промедления, и их гибель была бы неизбежна. Первый удар о коралловый риф проломил бы корпус шлюпа, и при последующих ударах надо было бы искать спасения на гребных судах, спустить которые на воду при таких ужасных волнах было бы невозможно. А если бы некоторые и удалось спустить, то они неизбежно были бы разбиты в щепы.
При воспоминании об этом оба содрогнулись. Помолчали, заново переживая выпавшее на их долю испытание.
— Поэтому ты с перепугу и дал этому зловредному острову имя великого князя Александра Николаевича, племянника государя? — усмехнулся Андрей Петрович. — Ранее открытым островам давал имена участников экспедиции или людей, прославивших Отечество на поле брани, а тут вдруг вспомнил о монаршем семействе…
— А ты, наверное, размечтался, что я назову его островом Шувалова? — язвительно спросил тот, мстя за не совсем справедливую, с его точки зрения, критику друга.
— Как ты был, Фаддей, извини за выражение, дураком, так и остался, — укоризненно покачал головой Андрей Петрович. — Я наделся, что в память о столь трагическом происшествии ты дашь этому острову и соответствующее название, к примеру, остров Провидения.
— Что же раньше-то молчал, умник?! — в сердцах воскликнул Фаддей Фаддеевич, злясь уже на себя. — Знаю, что ответишь: «А ты меня спрашивал об этом?» Только прошу тебя, не читай мне нравоучительных лекций ни про свой горький опыт, ни про еще более печальный опыт Лисянского. Я и так чуть ни поседел в ту ночь…
Андрей Петрович согласно кивнул головой, подливая в фужер друга мадеру. Все было и так понятно безо всяких слов. Это было частью их участи, их доли, которую они добровольно выбрали. На то они и были не просто мореплавателями, а морскими первопроходцами.
Внезапно они, как молнией, были поражены отчаянным криком, раздавшимся с бака:
— Человек за бортом!!!
Как были в рубашках, без головных уборов, так и выскочили на мостик. Вахтенный лейтенант Игнатьев уже привел шлюп к ветру, погасив его скорость, чтобы лечь в дрейф. Скрипели блоки шлюпбалок, спуская на воду ялик.
Оказалось, что матрос вахтенной смены Филипп Блоков, один из самых проворных матросов, закрепив кливер, уже возвращался по бушприту назад, на бак шлюпа, но сорвался с него. Матросы на ялике под командой лейтенанта Лескова долго искали упавшего за борт, зажигая фальшфейеры и прислушиваясь, в надежде услышать его крики о помощи. Но в наступившей темноте ночи усилия их оказались тщетны.
— Упав с большой высоты, он ушел глубоко под воду, где его, вероятно, и ударил форштевень быстро идущего шлюпа. От неожиданности тот и хлебнул добрый глоток воды… — предположил старший офицер. — Ведь в такой теплой воде матрос должен был бы продержаться не менее получаса, тем более зная, что ему непременно придут на помощь.
— Похоже, что так, Иван Иванович, — согласился капитан, — но как бы то ни было, мы потеряли одного из лучших наших матросов… — А затем, тряхнув головой, приказал: — Священника и команду — на верхнюю палубу! Приспустить флаг!..
И под переливы боцманских дудок стал одевать давно принесенный Макаром мундир, с трудом попадая в его рукава.
* * *
В начале сентября поймали большую прожору, плывшую за кормой шлюпа. Ее, как обычно, сопровождали так называемые лоцманы размером от восьми дюймов (около 20 см) и менее с поперечными полосами синеватого цвета, подобно окуню, а также несколько прилипал.
Акулы, как правило, быстро хватают наживку, попадаясь на уду. Но, опасаясь, что крючок может разогнуться, ее вначале держали в полводы, пока не набросили петлю под ласты, а затем подняли на палубу, потратив много сил, чтобы убить ее. Вместе с ней оказались и две прилипалы, которые присосались под ее плавниками. Когда снимали с прожоры, длиной в девять футов и два дюйма (примерно 2,8 м), шкуру для чучела, то она все еще имела судорожные движения, а вынутое сердце долго шевелилось.
Ознакомительная версия.
