— Спроси Анну Хайд, хотя вряд ли она тебе ответит. Дело нехитрое — заменил цифры буквами. Проще некуда на самом деле. Теперь ты ответь на мой вопрос, Эдвард. Откуда ты знал, что карта спрятана в Библии?
— А у кого она хранилась все эти годы? У меня. Ты только скопировал шифры. Библия же всегда была при мне. Я никогда не выпускал ее из рук — кроме того времени, конечно, когда дал тебе ее найти.
— Что-то не верится.
— Я хорошо платил Пью, чтобы он за тобой подглядывал.
— А мне он обошелся бесплатно.
— Потому-то он тебя и не слушался, а делал только то, что я велел. Пришлось ему довериться — ровно настолько, заметь, чтобы он не растрепал все тебе. Однако забудем о Пью. Ты спросил, как я узнал о карте. Отец отдал Библию мне в руки и велел не вынимать пергамент до тех пор, пока не окажусь на острове. Без него карта — ничто, как и остров — без карты. Таковы были его последние слова. Ну так как, отправимся за короной? Мы оба проделали долгий путь.
— Осталось еще кое-что прояснить. Что известно Соломону? Неспроста же ты сохранил ему жизнь.
— Не больше, чем мне. И не больше, чем тебе. Считай, что я сделал это из злого умысла, а не из милосердия. Ну же, Сильвер! Ты готов?
Неподалеку стояло дерево, ждавшее нас все эти годы, выбеленное ветром и ненастьем. На одном его суку зияла черная трещина — след от удара молнии, которая ранила дерево, но не смогла одолеть. Мы сделали десять шагов и оказались точно под ним. Эдвард покрутил головой — убедиться, что никого нет рядом.
На стволе был еще один след, на сей раз рукотворный. Его вырезал сам великий пройдоха. Я узнал его почерк.
«Audacibus annue coeptis».
Мы последовали его совету и проявили благосклонность к новому начинанию — вдвоем запустили руки в дупло под самой надписью и вытащили старую рубаху, вылинявшую, но некогда огненно-красную, как заходящее солнце. Стянув этот покров, мы нашли корону.
Усыпавшие ее каменья поймали свет последних лучей дня и радугой засияли в наших руках, поскольку мы оба за нее схватились. А золото чуть не ослепило нас своим блеском.
Мы держали корону за двойные дуги, сходящиеся у креста-навершия, — по дуге на руку, а потом стали вращать ее, пока перед нами не промелькнули все четыре драгоценных креста. Мы повернули ее еще с дюжину раз, и все же этого не хватило на все сезоны, которые мы провели в ее поисках. Ты потянул корону к себе, я — к себе и, поскольку был сильнее, отнял ее и водрузил на голову. Ты тщился сорвать ее с меня, а я, в свою очередь, пытался удержать тебя на расстоянии, вытянув руку с ножом. Мне не хотелось возвращать корону, не сосчитав всех ее каменьев — их оказалось четыреста сорок четыре, и сверкали они всеми цветами, которые только мог выдумать дьявол, когда ковал этот мир.
Только тут я забрал у тебя нож и вручил корону. Ты пробежался пальцами по всем четырем геральдическим лилиям, ощупал крест-навершие, но как только собрался водрузить на голову, я приставил оба кинжала к твоему горлу.
Лишь одному человеку впору носить корону, так что тебе незачем было даже пытаться ее примерить. Вдобавок я ее отыскал. Будь с ней рядом еще и скипетр, я, пожалуй, позволил бы за него подержаться — и то при условии, что им нельзя никого проткнуть или оглушить. Хорошо бы вместе с короной лежала пара мечей, чтобы мы карабкались вверх по ветвям, прорубаясь сквозь листья и сучья. Мы могли бы сражаться, пока дерево не зашаталось бы от наших ударов. Конечно, тебе я отдал бы меч потупее.
— Она — моя, — сказал ты. — Эта тайна хранилась в нашей семье, в нашей Библии. Корона принадлежит мне.
— Недурная вещица, — ответил я, забирая ее у тебя. — И теперь ее держит не кто иной, как Джон Сильвер. Это больше чем клад. Больше чем государство. Больше чем страна и ее подданные.
— Да ты, я гляжу, патриот! Это что, приступ верности королю после долгих лет грабежей, Долговязый Джон?
— Вовсе нет, Эдвард, — ответил я, поворачивая корону с тем, чтобы она в последний раз сверкнула на солнце золотом и алмазами. — Вот тебе еще один урок: вечно ты норовишь высказаться, когда следует помолчать, и наоборот. Я еще не закончил свою мысль.
— Прошу прощения, — съязвил он, не сводя глаз с короны. — Готов выслушать последний урок капитана.
— Я собирался сказать, что после всех этих лет, глядя на корону, вижу не только сокровище или символ власти. Если представить ее на голове твоего короля в этом качестве, она всего лишь шапка для старого пропойцы.
Сказав так, я завернул корону в старую рубаху и заново спрятал в дупле дерева.
— Она — моя, Эдвард. Не твоя и никогда не была твоей. Томас Блад всего-навсего сторожил ее, берег для того, кто достоин ее носить. Этот человек — я, и корона принадлежит мне.
— Да-да, Сильвер. Шапка старого пропойцы, говоришь, — усмехнулся ты и получил ножом по щеке.
— Я подпортил тебе личико, Эдвард, зато теперь ты будешь меня вспоминать всякий раз, как глянешь в зеркало. Живи, только не пытайся забрать корону себе. В этом случае я тебя убью. А больше тебе незачем жить.
— Как и тебе. Не забывай о моих людях.
Вот так мы заключили еще один договор — условились оставить корону там, где нашли ее, где она лежала, недосягаемая для молнии и для таких, как мы, и разошлись по кораблям. Мы согласились напоследок обогнуть остров, и если кто-то из нас попытается вернуться туда, другой будет вправе открыть огонь, что было бы хорошим способом разрешить наше соперничество.
Итак, мы вернулись на корабли, держа друг друга под присмотром до наступления темноты, а ночью я отплыл в шлюпке на остров и забрал корону, а заодно прихватил свое золото, все семьдесят три мешка. Как и прежде, со мной было семеро носильщиков. Они погрузили золото на корабль и точно так же выгрузили его в другом месте, когда я перепрятывал сокровища и корону, а я, как и в прошлый раз, убил их на месте и бросил гнить — дожидаться тебя. Крепкие были ребята — ты убедишься в этом, когда их найдешь. Я оставил с ними свои наилучшие пожелания. Можешь забрать их себе.
Теперь только я знаю, где найти эти богатства. Ты можешь собрать все пиратские байки, которые родились за те четырнадцать лет, пока мы не виделись, и идти по их следу. Однако предупрежу: костей полно на каждом острове. Многие из них положены моей рукой. Пусть не говорят, что Джон Сильвер не был щедр к старому другу.
Тебе стоило забрать сокровища в тот же день. У тебя было больше людей — притом лучших людей! — но ты боялся. Ты знал, что я сбрею твои драгоценные локоны — не успеет никто кинжал бросить или вытащить шпагу. И в этом, капитан, твоя слабость. Ты ценишь жизнь превыше отваги. Я же больше ценю отвагу, потому и обходил тебя всегда и во всем.
