Ознакомительная версия.
— Да, на этом корыте двум полоумным командам тесно, — согласился Бразилец, потирая ссадины на избитой в кровь физиономии. — Кому-то придется уйти.
— В нашей компании больше людей, чем в вашей, — бесцеремонно заметил боцман. — Будет естественно, если мы останемся на фрегате, а вы уйдете на баркасе.
— Не думаю, что это будет по справедливости, — ответил Рок.
— Мы имеем на «Морскую чайку» столько же прав, сколько и вы, — промолвил Флетчер, обращаясь к боцману.
— Свои права вы потеряли, подняв бунт, — вступил в разговор оружейный мастер Фентон, приятель боцмана. — К тому же, ваш главарь совершил вероломное убийство, за которое, по нашим законам, его следовало бы расстрелять.
— Убитый был вором, — поморщился Буйвол. — По делам собаке плата.
В таком же далеком от дипломатических тонкостей духе переговоры продолжались еще минут десять. Но вот кто-то из буканьеров предложил прекратить словопрения и сделать перерыв на полчаса: нужно было положить судно в дрейф, оказать помощь раненым и отправить в царство Нептуна тело Уилсона. Против этого предложения никто возражать не стал.
Пока Пузатый Якоб и Рыжебородый Тью погнали вахту наверх сворачивать паруса, а лекарь Питер Грааф занялся врачеванием тяжелораненых, компаньоны покойного Джорджа Уилсона привязали к его ногам два шестифунтовых ядра и после короткой молитвы спровадили труп по доске в море. Имущество покойного автоматически перешло в собственность его компаньонов.
Около семи часов вечера переговоры между двумя враждующими сторонами возобновились. Поскольку приближались сумерки, и надо было спешить закончить дело о разводе до наступления ночи, решили довериться его величеству случаю, то есть бросить жребий. Договорились, что, если монета упадет короной вверх, судно покинут люди Каймана Пэрри, если же сверху окажется герб — уйдут люди Рока Бразильца.
Талер, подброшенный вверх до высоты грот-марса, несколько раз перевернулся в воздухе, с глухим стуком упал на палубу, подпрыгнул и, завертевшись волчком, затих у ног боцмана.
— Герб! — с трудом скрывая ликование, выдохнул Пэрри.
— С судьбой не спорят, — скривил рот в кислой усмешке Бразилец.
Спустя некоторое время на воду был спущен баркас с недельным запасом питьевой воды и провизии. Затем Рок Бразилец и семнадцать его сообщников перетащили в шлюпку свое личное имущество, оружие, порох, боеприпасы, абордажные крючья, рыболовные снасти и кое-какие инструменты. Холера прихватил часть судовой аптеки, Весельчак Томми — запасной компас, подзорную трубу, часы, лот и лаг. Короче говоря, баркас был снаряжен таким образом, чтобы его экипаж мог находиться в открытом море в течение семи дней, не испытывая недостатка в самом необходимом. Лишь две смертельные опасности могли подстеречь его в этом регионе Вест-Индии — ураган и испанская сторожевая флотилия. Однако и те флибустьеры, которые оставались на борту фрегата, не были застрахованы от подобных нежелательных встреч.
Прежде чем сойти в шлюпку, люди Бразильца уничтожили находившийся в их руках старый шасс-парти и позаботились о том, чтобы вчерашние товарищи, а теперь смертельные враги не угостили их на прощание орудийными залпами. Несмотря на протесты Каймана Пэрри и его компаньонов, Буйвол с тремя канонирами вывели из строя все шесть пушек, находившиеся на борту «Морской чайки», с таким расчетом, чтобы команда фрегата не смогла отремонтировать их, по крайней мере, до утра.
Лиловое зарево вечерней зари угасало быстро — для тропических широт явление это привычное. Но еще быстрее увеличивалось расстояние между флибустьерским кораблем и баркасом. Первый, раскачиваясь с кормы на нос и с борта на борт, уходил на юго-запад, в сторону Гондурасского залива; второй держал курс на север, к Каймановым островам и далее — к берегам Кубы. Когда ночь вступила в свои права, корабль и баркас потеряли друг друга из вида.
Бразилец сидел на корме, сгорбившись, впившись, как клещ, в румпель и ощущая неприятную боль в мышцах. При свете затуманенной луны лицо его казалось мертвенно-бледным.
— О чем думаешь, капитан?
Вопрос был задан Флетчером, подсевшим к вожаку после того, как на короткой мачте шлюпки матросы установили латинский парус.
— Так, ни о чем.
Бразильцу понравилось, что Весельчак Томми назвал его капитаном, однако внешне он ничем не выдал своих чувств.
— Я должен тебе сказать… В общем, ты спас меня сегодня, и теперь я твой должник.
Штурман протянул Року увесистую пятерню в твердых мозолях, и тот крепко пожал ее.
— Мне не хотелось, чтобы Уилсон продырявил тебя, и ты скончался хотя бы на минуту раньше отпущенного тебе природой срока, — сказал Бразилец. — К тому же, если бы он расправился с тобой, я оказался бы виновным в твоей смерти. Ведь это мне пришла в голову мысль подбросить ему цепь с медальоном.
— Да, кстати…
Флетчер начал снимать с шеи злополучную цепь, желая вернуть ее Бразильцу, но капитан, угадав намерение компаньона, остановил его.
— Не суетись. Оставь ее себе. Может, она действительно станет тем талисманом, который будет хранить тебя от смерти.
Рок хлопнул штурмана по плечу, затем взглянул на парус и на компас. Баркас, временами зарываясь носом на гладкой мертвой зыби, продолжал тащиться курсом на север.
Глава 4
Встреча на Москитовом острове
Среди сказочного ожерелья коралловых и песчаных островов, протянувшегося на сотни миль вдоль южного побережья Кубы, Москитовый остров выделялся разве что необычной формой — с высоты птичьего полета очертания его напоминали двугорбого верблюда, прилегшего отдохнуть после утомительного перехода через пустыню. Остров был вытянут с востока на запад; его южный берег не имел удобных гаваней, и подходы к нему преграждала цепочка коралловых рифов. Волны взрывались здесь, словно гранаты, высоко разлетаясь фонтанами молочно-белых брызг. Столь же неприступным был и восточный — наветренный — берег Москитового острова. Ни одно плавающее средство, будь то корабль, рыбацкая барка, баркалона или индейское каноэ, не смогло бы приблизиться в этом месте к суше в виду невозможности преодоления грозного прибойного наката. У западной оконечности острова — «верблюжьей морды» — находилась группа небольших островков, окруженных мелями, так что и с этой стороны ни один здравомыслящий мореход не рискнул бы подойти к берегу. Лишь северное побережье Москитового острова с двумя прекрасными бухтами являло собой место, удобное для высадки.
Длина острова составляла примерно четыре мили, ширина — полторы мили. Большую часть его поверхности покрывала темно-зеленая масса мангровых зарослей и кишащих крокодилами болот. Два змеевидных ручья, извиваясь между относительно сухими участками суши, лениво стекали в бухту Игуаны, находившуюся к востоку от другого заливчика, обозначенного на некоторых картах как Солнечная лагуна.
Остров лежал напротив устья Рио-Веласкес и был отделен от побережья Кубы проливом шириной две с половиной мили. Глубина пролива не позволяла заходить сюда судам, водоизмещение которых превышало сто двадцать тонн, но небольшие парусники и лодки, ведомые опытной рукой, могли спокойно бороздить эти воды, не опасаясь за свои днища.
Москитовый остров с его нездоровым климатом и удаленностью от традиционных путей следования кораблей не имел постоянных жителей. Ни индейцы, ни пришедшие из-за океана испанские искатели приключений никогда не основывали здесь своих поселений. Иногда, укрываясь от непогоды или преследования пиратов, в бухту Игуаны или в Солнечную лагуну заходили барки кубинских рыбаков и ловцов черепах, но с тех пор, как разбойники с Тортуги и Ямайки проведали об этом укромном островке, подобные визиты стали редкостью.
В те времена, о которых идет речь в нашем повествовании, на Москитовом острове нашли пристанище двенадцать бродячих охотников-буканьеров. Шестеро из них были англичанами и шотландцами, трое — французами, один — голландцем и один — индейцем. У них было большое каноэ, на котором они в конце 1663 года отправились искать удачу из вольной гавани Пти-Гоав, что на западном побережье Эспаньолы. Несколько месяцев блужданий по Карибии привели их, в конце концов, на Москитовый остров, где они решили временно обосноваться. В глубине бухты Игуаны, на опушке девственного леса, была построена хижина, крытая пальмовыми листьями, а рядом с ней, за стеной густого жесткого кустарника — букан. Буканом охотники называли коптильню. Возвращаясь сюда после очередной охоты на быков и свиней, которых они выслеживали в лесах и саваннах Кубы, буканьеры сдирали с убитых животных шкуры, сушили их и прятали в укромном месте, надеясь со временем продать свой товар заезжим контрабандистам из Европы. Мясо частично жарили и употребляли в пищу, частично коптили на широких деревянных решетках, установленных над очагом на невысоких рогатинах. Поскольку приготовленное таким способом мясо можно было хранить довольно долго даже в условиях влажного климата, оно всегда пользовалось в тропиках повышенным спросом.
Ознакомительная версия.
